Линор Горалик: «Архаичные стереотипы об идеальной женщине очень устойчивы»

Сейчас принято говорить о семейных ценностях и качествах идеальной женщины с позиции традиционного общества. При этом выпускается из вида советский период, который, как кажется, повлиял на наше формирование больше, чем уже подзабытый «дореволюционный» хуторской уклад, на который обычно ссылаются. О том, откуда на самом деле взялись современные представления о женственности, рассказывает культуролог Линор Горалик, в чью сферу интересов входит исследование ранних 1990-х, с точки зрения практик обращения с одеждой и, соответственно, самоидентификации людей того времени. На эту тему Линор давала лекцию «Гламур и др.» в рамках параллельной программы выставки «In progress. Дрес-код України доби Незалежності» и при поддержке Посольства Израиля в Украине.

В одной из своих статей вы писали о «почти шизофренической природе официальной советской женственности». В чем состоит это раздвоение личности?

Я не специалист по теме советских конструктов женственности (тут бы спросить, например, Наталью Лебину), поэтому попробую говорить с позиций того немногого, что знаю. Я бы говорила не о «шизофреничности», а о «двойном сигнале» (а советская пропаганда и советский официальный нарратив всегда были пространством двойных сигналов). Советская женщина должна была быть одновременно бесполой работающей единицей и идеальным гендерно определенным объектом. Естественно, ни один, ни другой стереотип не был достижим – и тем было невозможно их совмещение. Уже в пятидесятые годы (а зачастую и раньше) советская пропаганда предлагала образ холеной модной женщины, которая при этом делает пятилетку в три года и несет «второй груз» — то есть выполняет все «женские» обязанности по дому и воспитанию детей. Впрочем, это касалось не только женщин: советский человек должен был быть одновременно бесполой рабочей единицей идеальным гендерным объектом — «советским мужчиной», «советской женщиной», — но даже сам этот идеал был полон изматывающей противоречивости.

Что происходит с женщиной, ее самоидентификацией и саморепрезентацией в 1990-е?

Мне кажется очень важным не делать обобщения: в разных странах, в разных точках, в разные моменты жизнь современников оказывается очень разной, иногда несопоставимой – и я имею в виду не только жизнь на постсоветском пространстве. Но несколько феноменов, как мне кажется, точно можно упомянуть. Во-первых, во множестве мировых культур в начале девяностых начал приобретать особое значение новый стереотип женской телесной красоты, не похожей на Malibu Barbie 1980-х годов – и образы, посыпавшиеся на бывшую советскую женщину, иногда производили ошеломляющее впечатление. Во-вторых, новый поток информации – кино, сериалы, видео, западная и постсоветская пресса – предлагали женщине новые нормативы женского персонального поведения: какую-то новую сексуальность, границы которой были совершенно не ясны.

Предлагались и новые социальные роли – такие же неясные, опасные и одновременно притягательные: скажем, бесконечно возникающий в воспоминаниях того времени образ «бизнесвуман» усваивался чуть ли не из сериалов «Даллас» и «Династия». Но в реальности любой человек, занимавшийся «бизнесом» в те годы, отлично знает, как это занятие было устроено на самом деле – сколько в нем было страха, неопределенности, грязи и прямого насилия, — и женщинам в этой области часто приходилось еще тяжелее, чем мужчинам. Похожая история складывалась с еще одной новой социальной моделью, «содержанка», но и она оказывалась хороша лишь в мыльных операх, а в реальности речь зачастую шла о ситуации довольно страшной, и женщины, попадавшие в нее, далеко не всегда наслаждались жизнью, подобно сериальным героиням. И уж тем более было неясно, как в одном социальном пространстве должны уживаться эти и другие новые социальные роли, которые пыталась осваивать вся огромная рухнувшая империя, – с мукой и риском для жизни.

Есть ли какие-то визуальные репрезентации чувства вины, когда женщина чувствует себя неидеальной?

Для меня идеальной визуализацией чувства вины оказывается феномен thinspiration. Этот термин существует в среде людей разного пола и возраста с расстройствами пищевого поведения. Thinspiration — это фотографии с женщинами или мужчинами, которые кажутся пользователям худыми и красивыми (но в первую очередь – худыми), и ряд самоистязательных практик в этой среде связан с рассматриванием и изучением таких фотографий именно с целью вызвать у себя чувство вины за свое тело и «вдохновиться» на следующие жесткие дисциплинарные, а иногда и болезненные поступки в отношении себя.

В мире есть попытки внедрения гендерно-нейтрально школьной формы. К каким сдвигам в сознании это приведет, по вашему мнению?

Мне кажется, это прекрасная идея – если она будет правильно имплементирована; это, конечно, не решит всех гендерных проблем подростков – но кому-то может помочь, и не только в плане комфортности ношения. С одной стороны, те, кому важно переопределить свой гендер, смогут делать это менее рискованными способами. Сейчас мальчик-трансгендер или девочка-трансгендер, решившие ходить в форме противоположного пола, принимают фантастически тяжелое решение с огромными последствиями. Может быть, хотя и не обязательно, таким людям станет немного легче в некоторых случаях. С другой стороны, тут есть опасная ловушка: чаще всего под гендерно-нейтральной формой подразумеваются брюки – то есть де факто мужская одежда; это тоже очень тонкая ситуация, в ней можно усмотреть сложный подтекст – я, например, усматриваю.

Как появился образ страстной любовницы, которая идеально воспитывает пятерых детей и встречает мужа борщом?

И еще быть королевой красоты и передовым работником, да. Мне кажется, этот стереотип уходит корнями так далеко, что о нем бы стоило спросить специалиста по истории гендера, а не меня. Меня же радует другое: архаичные стереотипы об идеальной женщине очень устойчивы, но при всем этом мы, к счастью, видим, как мир – медленно, тяжело, но все-таки — учится принимать другие модели женственности. На постсоветском пространстве это дается людям особенно тяжело, и дело тут не только в архаических парадигмах как таковых: люди, с которыми в этом смысле жизнь была довольно безжалостной, воспитывают своих детей соответственно, зачастую готовя их к безжалостной жизни. Но мне кажется, что каждое новое поколение все-таки ближе к тому, что разорвать этот круг. Я не говорю, что светлое будущее наступит немедленно, но я вижу подвижки, которые являются результатом тяжелой работы многих людей — и эта работа кажется мне крайне важной.

Какие это подвижки, по вашему мнению?

Их множество – и они связаны с разрушением старых гендерных привычек. Мы учимся понимать, что у женщины есть право на собственное тело. Мы учимся понимать, что у мужчины есть право на слабость. Мы учимся понимать, что женщина имеет право решать, будут ли у нее дети. И что точно так же право на это имеет мужчина.

Мы учимся понимать, что человек имеет право выбирать себе профессию не по гендеру, а по силам и вкусам: если женщина хочет быть водителем вертолета – это ее право, если мужчина хочет быть няней – это его право. Безусловно, эти подвижки происходят медленно, касаются очень маленькой страты общества, и иногда на два шага вперед приходится шаг назад. Но я все время думаю: «60 лет назад в Америке существовала сегрегация — и вот мы здесь. 60 лет назад врач выписывал женщине противозачаточные таблетки с разрешения ее мужа — и вот мы здесь». Есть моменты, когда кажется, что архаичные стереотипы непобедимы, но на самом деле человечество делает потрясающие вещи, и мне кажется, что все небезнадежно.

Беседовала Галина Ковальчук. Фото:Olga Pavolga, пресс-служба «Мистецького Арсеналу»

— Читайте также: Марія Іонова: «Якщо жінка має право, то вона має вибір»