Люси Джонс: «Когда моя дочь родилась, часть меня умерла»

Люси Джонс, журналистка и писательница, рассказала о том, как появление долгожданного ребенка меняет жизнь женщины — и часто совсем не так, как она себе это представляет.

Многие годы я очень хотела иметь ребенка. Я не могла себе объяснить почему — просто хотела ребенка каждой клеткой организма и, наконец, подходящее время, которого иногда приходится долго ждать, наступило.

Беременность без глянца

Мне сложно описать словами весь комплекс эмоций, которые вызывает беременность. Я очень хотела стать мамой и одновременно очень боялась, что беременность замрет. Я надеялась, что ребенок не умрет при родах. Мое счастье было привязано к чему-то, чего я не могла контролировать. Это неудобное ощущение. И это не похоже на глянцевое седьмое небо, каким изображают беременность книги и журналы. Внезапно мне стало что терять, причем очень много.

Я забеременела в декабре и шесть месяцев подряд меня тошнило. С утра до вечера. Каждый день меня рвало желчью. Я пыталась найти в книгах слова, чтобы обрести себя и нас с ребенком, объяснить странность того факта, что я теперь делю свое тело с кем-то еще и мое самоощущение необратимо меняется. Кроме того, теперь мне надо было выучить новые термины: эпизиотомия, разрывы, раскрытие матки, обвитие пуповины.

Рождение дочери

Мы с мужем приехали в больницу. Схватки у меня были каждые 4-5 минут — и так на протяжении 22 часов. Когда мышцы матки сокращались, энергия поднималась волной через все тело и подступала к горлу. «Иди, походи, когда начинается сокращение», — сказали мне. Поспи. Испеки кексы. Что? Кексы? Когда меня накрыла первая схватка, у меня внутри произошло что-то подобное сдвигу тектонических плит земной коры и не отпускало полторы минуты. Это была боль, от которой белело в глазах, ничего подобного раньше я не чувствовала. Странная, загадочная, пугающая боль.

Я дышу и стону в палате, жду, когда раскроется шейка матки — этот бледно-розовый бублик плоти. Внимательная акушерка осматривает меня, но раскрытие всего 2 см. Чтобы прошел ребенок нужно 10 см. Поэтому нас отсылают домой. Мы возвращаемся через 8 часов. С начала схваток прошло 30 часов. И я даже не представляю, сколько еще это может продлиться. С утра субботы я не спала и мало что съела. А уже понедельник. Где мне взять энергию, чтобы родить на свет этого ребенка?

Мы снова в больнице. Жду осмотра, рядом еще две женщины, у которых потуги. И им, и мне все равно, кто слышит мои стоны. Где-то через час мне говорят, что матка раскрылась на 4 см — этого достаточно, чтобы принять меня в родильное отделение. Моя дочь готова родиться, в этот момент часть меня, мое предыдущее «я», умирает. Но пойму я это чуть позже. В родильном зале нет окон, поэтому я теряю чувство времени. Здесь есть ванна, кровать и всякие приспособления, чтоб рожать стоя, сидя и еще как-то. Мое гнездо. Еще пару часов — и матка не раскрывается больше ни на миллиметр. Акушерка решает проколоть околоплодный пузырь, надеясь ускорить процесс. Я соглашаюсь, она прокалывает пузырь чем-то похожим на вязальный крючок и теплые воды затопляют белоснежную больничную кровать. Схватки усиливаются, они мощные, как приливный волны. Всего 350 волн. И теперь я прошу обезболивающее. «Попробуем сначала в воде,» — говорит акушерка. «Потому что ты не сможешь рожать в воде, если примешь обезболивающее».

Я в воде, на лице — маска с газом. И начинается мое путешествие в подсознание. Я вижу причудливый психоделический фильм, сплетенный из образов моего детства, боль сводит меня с ума. Вдруг выясняется, что ребенок просто порвет мою промежность, поэтому меня быстро переводят в другой зал. И там, еще несколько часов меня ставят в разные причудливые позы, которые должны помочь мне родить. В конце я уже не могу ни сидеть, ни стоять, я просто вишу на акушерке, у меня нет сил. Я, конечно, ей доверяю, но у меня ощущение, что я умираю, или разваливаюсь пополам. Да разрежьте же все, вынимайте ее! Я что — рожаю ураган или моток колючей проволоки, или дыню с лезвиями, или новогоднюю елку?

А вот теперь у ребенка замедлилось сердцебиение, орет красная кнопка, доктора заполняют палату. Один спрашивает, разрешаю ли я использовать присоску, чтобы вытащить ребенка. Ответить я уже не могу, только киваю. Я только хочу, чтобы ребенок вышел на свет и был живым и здоровым. И вот — все мои силы — в последнем толчке. Ребенок показывается на свет. У нее темные волосы и огромные глаза. Ее кладут мне на грудь. Мое сердце переполняется и взрывается.

Кормление по требованию

Мама годами говорила мне, что роды — это очень больно. Она не понимала моего решения рожать без лекарств. Совсем без лекарств не получилось. Меня спрашивают: «Плацента не выходит — укол?» Через 43 часа после начала схваток, я уже перешагнула через свои первоначальные убеждения. Конечно, укол. Я смотрю на плаценту: она размером с берет и вся в волнах и буграх. Я смотрю по сторонам: родзал похож на сцену преступления, которую сейчас быстро «зачищает» младший персонал. Меня зашивают. Маска на моем лице, дочь — на груди. Зашили они неправильно, потом придется переделывать, но пока я смакую заслуженное облегчение.

Меня предупреждают о возможном упадке настроения. Но роды дались мне настолько тяжело, что никакого упадка я не чувствую, зато не сплю. Ночь и день — это хаос и кормление 18 раз в сутки, дитя кормится по часу каждый раз. «Это прекрасно», — говорят мне. А я чувствую, что истощена совершенно и нахожусь на грани нервного срыва. Кормление по требованию — так это называется в книгах. «Перекормить ребенка нельзя», — уверена акушерка. И я кормлю, как ненормальная. И при этом уверена, что ребенок недополучает питание. Одна старая ирландская акушерка улавливает нотки безумия в моем голосе и дает мне спасительное разрешение на покупку молочной смеси. Ребенок начинает расти и приемы пищи перестают быть такими частыми.

Растворение личности

В те недели я ходила, как лунатик. Я чувствовала у себя на руках ребенка, даже когда ее баюкал муж в другой комнате. Потом я заметила, что у дочери собственный запах. Я видела ее личико даже закрывая глаза. Периодически я чувствую, что теряю себя, я растворена в дочери, а она — во мне. Наши дни перетекают из одного в другой и кажутся одинаковыми.

Буду ли я снова чувствовать себя единой, не разделенной между самой собой и ребенком? Я очень люблю дочь, но я люблю и свою работу. Я чувствую давление, ведь я серьезно восприняла то, что современное общество внушает нам:

а) современное материнство — низкостатусное занятие, которое выталкивает женщину из «реального мира» на безмолвные задворки существования,

б) если мать хочет вернуться на работу (в «реальный мир») — то она поступает эгоистично, потому что вредит ребенку.

Я не согласна с этими глупыми утверждениями, но они приходят мне в голову. Физически я тоже изменилась. Смотрю на себя в зеркало — и это не я. Мой живот стал пустым коконом. Мои груди отмечены злобными растяжками. Я коротко постриглась, потому что мыть, сушить, укладывать длинные волосы — долго. Тело имеет более земной запах, потому что мне некогда мыться каждый день. Я поправилась.

И я уже три месяца живу, зная, что ребенок — очень хрупкое создание. Я стараюсь наслаждаться этой огромной новой любовью. Тем временем осень перешла в зиму, мир лихорадит от разных событий. Нас с дочерью ждут новые изменения, но сейчас мы чувствуем себя спокойнее. Ее зовут Эвелин. Это значит «долгожданный ребенок».

Источник: guardian.co.uk

— Читайте также: В буквальном смысле слова: Беременность делает нас другим человеком