Мовне питання

Кое-что о националистическом троллинге и перегибах на местах

Я родилась на русском языке.  Мама – украинка во всех поколениях, папа – русский, тоже во всех. В момент моего рождения наша семья жила в Одессе. До 12 лет я вообще не слышала украинскую речь, разве что по телевизору, в каких-то тухлых театральных постановках, которые было невозможно смотреть.

Мои школьные годы пришлись на середину восьмидесятых, когда от изучения украинского языка освобождали детей военных и детей с близорукостью: я была из  числа близоруких, носила очки и на уроках  «мовы» ни хрена не делала.

По мере взросления, путешествий по Украине и перемен в политической ситуации я начала слышать украинский язык всё чаще,  но не пыталась на нём заговорить или полюбить его – мне не мешала легкая  языковая разница между мной и собеседниками – я прекрасно понимала  украинскую речь, и она мне нравилась. Потом я переехала в Киев, и мой ребенок в детском садике подвергся пытке «суржиком» – чудовищному набору слов, точь-в-точь как в миниатюре Подеревянского: «Слідуюча останівка городська больниця». Вот такую «мову» я ненавидела.

Тем не менее,  начиная примерно с 2004-05 гг украинский язык плотно вошел в мою жизнь в виде документооборота, украинских школ, где учились мои дети, фильмов в прокате и разговорной речи многих моих друзей. Я и сама периодически с легкостью переходила на мову, и мне это нравилось.

Никакого геноцида русского языка не ощущала ровно до того момента, как профессия столкнула меня с необходимостью выстраивать SMM одного из ресторанов. Тут-то и накатило. Невиданное количество украиноязычных троллей-националистов, которые  борзо топтались по странице ресторана в фейсбуке, и придумывали разные способы (преимущественно оскорбительные) для принуждения  писать новости итальянского ресторана на родном государственном.

Разумеется, это вызывало только протест. Не являясь национальным брендом, ресторан разговаривал на том языке, на котором разговаривает абсолютное большинство его гостей – на русском.

Троллей я победила, отвечая вежливо и доброжелательно. А вот стереотип  «националистический троллинг бывает только украиноязычным» — нет.

Второй момент, когда я чувствовала неловкость за соотечественников,  настиг меня относительно недавно – уже после активного Майдана,  на новорожденной недельной работе. Владелец заведения – красивый аутентичный козак с оселедцем, проповедующий язычество и принудительное возвращение к истокам Киевской  Руси, запрещал сотрудникам разговаривать на русском. Я с удовольствием повиновалась. Ну, как с удовольствием… Никто не любит, когда его принуждают, но я сочла требование справедливым и без проблем выполняла его.

Ровно до того момента, как случайно, потеряв на минуту самоконтроль, я не перешла на русский язык. Длился мой переход не более пяти слов.

«Не розмовляй мовою окупантів!», —  повысил голос мой шеф. И в тот же миг стал бывшим шефом.

«Это язык, на котором я родилась» — ответила я по-русски. «И больше половины населения, которая точно так же, как и я, появилась на свет при совке».

И ушла.

Хотя я точно так же, как и бывший шеф,  украинка с патриотизмом на всю голову. Мне не сложно говорить на украинском – это мой второй родной язык, генетически удобный для меня.  Но до этого случая, меня ни разу не притесняли за речь, и я отказываюсь поддаваться нездоровой панике и перегибам на местах.

Потому что еще немного, и в украинских школах появятся агитплакаты новой волны: «Я русский забуду хотя бы за то, что им разговаривал Путин».