Аборт на позднем сроке: Две истории о самом тяжелом решении в жизни

Каково это: решиться прервать беременность на позднем сроке? И что может произойти с женщинами, если государство будет существенно ограничивать их репродуктивные права? Две американки: Кэти из Калифорнии и Джейн из Вирджинии имели очень веские причины для принятия решения о позднем аборте несколько лет назад. Однако сегодня к горю несостоявшихся матерей может прибавиться криминальная ответственность.

Обе женщины: Кэти (31 год) и Джейн (41) были очень рады узнать о том, что ждут ребенка. Но случилось то, чего боится любая мама. И обе они решили прервать беременность: одна на 28-й неделе, другая — на 27-й.

Недавно палата представителей американского парламента одобрила закон о криминализации абортов после 20-й недели беременности. Он должен пройти одобрение сената, но президент США Трамп уже объявил, что собирается немедленно подписать закон, как только он ляжет на его стол. На данный момент только 16% медицинских учреждений делают аборты на или после 24-й недели, а в половине штатов аборт возможен до 20-22 недели.

История первая. Кэти

Мы с мужем к тому времени были женаты три года и купили дом, решили, что пора заводить детей, через пять месяцев после этого решения я забеременела. Мы были в восторге. На 12-й неделе мы объявили об этом всем нашим друзьям, а на 15-й неделе я сделала УЗИ и мы узнали, что это мальчик. Я стала покупать одежду и украшать комнатку. Мы выбрали имя: Оливер.

Моя беременность была абсолютно нормальной, у нас не было наследственных болезней в роду, поэтому мы записались на самое обычное УЗИ в 20 недель: это когда медики проверяют все органы ребенка. За день до даты обследования я вдруг занервничала, сказала мужу, что боюсь, вдруг они найдут что-то. Я всегда была тревожной, поэтому он постарался успокоить меня — обычная тревожность, не более. Но я никак не могла избавиться от этого чувства.

УЗИ и обнаружение дефекта

Человек, который сидит за аппаратом УЗИ, не может и не должен вам ничего говорить, но я заметила, что он несколько раз проверил одну и ту же зону на мониторе и лицо его изменилось. У меня сердце упало. А он сказал: «Что-то не так с почками, сейчас придет доктор и поговорит с вами» и вышел.

Доктор сказал, что в обех почках ребенка — избыток жидкости: малыши заглатывают амниотическую жидкость, она перерабатывается почками и выходит, и если эта жидкость — в почках, то почти всегда это не так страшно, просто ребенка потом должен будет наблюдать уролог. Я спросила, какой худший сценарий этой патологии. Доктор сказал, что бывает так, что уретра малыша может быть заблокирована фрагментом ткани и он не сможет выпустить жидкость, такие дети умирают вскоре после рождения: у них не работают легкие или развивается сепсис, ведь почки не работают.

Меня послали к специалисту по внутриутробному развитию, но запись была только через две недели. Он согласился с мнением коллеги и заметил, что количество околоплодной жидкости уменьшается, направил меня к детскому нефрологу — специалисту по почкам, чтобы он сказал, как наблюдаться после рождения, но к нему я смогла попасть только на 24-й неделе беременности. Я не спала, почти не ела, искала в интернете всю возможную информацию. Когда я наконец пришла к доктору, она была совсем другого мнения о перспективах. Она была уверена, что одна почка слишком разрослась и подавляет рост легкого. Она сказала, что ребенку понадобится диализ и даже пересадка почки после рождения — мне раньше этого не говорили. Она сказала, что закупорка уретры — это скорей всего то, что является причиной этого состояния. Нас направили в Сан-Франциско, в центр, где детям проводили операции прямо во чреве матери. Они получили все наши медицинские документы и сразу позвали нас на прием. Когда мы прибыли туда в спешном порядке, нефролог центра сказала, что вероятность закупорки уретры почти 100% и она же первая высказала мысль об аборте. Она сказала: если вам нужна информация о прерывании беременности, я вам ее предоставлю. Я сказала, что у меня уже 24 недели, позднее нельзя делать аборт. Но она объяснила, что в нашем штате это возможно, когда у ребенка нет возможности выжить вне материнского тела, как в нашем случае. Я вернулась домой, сделала еще одно УЗИ: объем амниотической жидкости не дотягивал до нормы, мы сообщил об этом в Сан-Франциско, они пригласили нас на консилиум с 50 докторами. Наш нефролог сказал, что теперь уверен в диагнозе и наш ребенок не то, что не проживет года, а, скорее всего, умрет в первые минуты после рождения.

Тяжелое решение

Я была в шоке. Я спросила доктора, что бы она сделала, если бы это был ее ребенок. Она сказала, что видела, как дети с не такими серьезными нарушениями рождались и умирали вскоре после рождения и их родители говорили, что если бы они заранее знали, как сильно будут страдать их малыши, они бы не допустили этого и прервали беременность.

Это было самое трудное решение в моей жизни. Я отчаянно хотела, чтоб мой ребенок жил, но я не могла себе представить, что рожу, только для того, чтобы увидеть, как он умирает в мучениях у меня на глазах. Я сказала своему мужу, что мы можем пройти через боль, если беременность продолжится, но почему мы должны заставить нашего сына невыносимо страдать? Тогда-то и пришло это решение. Я чувствовала бы себя эгоисткой, если бы родила только для того, чтобы видеть как мой сын задыхается и умирает у меня на руках.

Возможных процедур было две: собственно выскабливание или искусственные роды после инъекции, которая останавливала сердце ребенка. Сначала я была за выскабливание, меня ужасала мысль о том, что я буду рожать, со схватками и всем прочим, мертвого ребенка. Но в клинике мне сказали, что первый вариант — это процесс на несколько дней и стоить он будет минимум $10 000, потому что его не покрывает страховка. Мы не могли себе этого позволить, мы должны были бы влезть в огромные долги. А вот второй вариант, в котором игла вводится в матку и делается укол, похожий на анестезию, от которой ребенок не проснется, с последующей стимуляцией родов, будет стоить мне $400, потому что в этом случае работает страховка.

Как это было

Мой муж пришел со мной в клинику для инъекции, но его не пустили в палату. Мне дали успокоительное. Все заняло 5-10 минут, было немного больно. Сердце ребенка перестало биться сразу после укола. Через сутки я родила мертворожденного ребенка. Это был самый худший день в моей жизни. Физически восстановление было как после обычных родов, а эмоционально это был кошмар. Я ходила к психологу, который занимается проблемами в послеродовой период и в случае потери ребенка. Я также в интернете общалась с женщинами, которые прошли через ту же ситуацию — я бы без их поддержки не выжила бы. Я и сейчас, три года спустя, еще не отошла от этой травмы.

Вопрос о запрете абортов на поздних стадиях

Тем не менее я не чувствую за собой вины за принятое решение. Аутопсия показала, что обе почки ребенка были полностью разрушены и не смогли бы никогда работать, легкие были совсем недоразвиты, мозг поврежден. Врачи сказали, что они на 100% были уверены, что ребенок не прожил бы и нескольких часов.

Я думаю, что большинство людей просто не понимает, почему делаются аборты на поздних сроках. Я знала, что мой сын умрет: вопрос был в том, как и когда. Я могла ничего не делать и он задохнулся бы или я могла принять решение и он бы просто заснул и не проснулся. Я сделала аборт, потому что любила мое дитя.

История вторая. Джейн

Я забеременела в 38 лет. Это была запланированная беременность, но я просто пришла на плановый осмотр гинеколога и тут узнала о том, что жду ребенка. Когда я сделала УЗИ второго семестра, которое выявляет хромосомные аномалии, например синдром Дауна, мне сказали, что дополнительных обследований не надо, несмотря на мой возраст (женщинам после 35 обычно их назначают, потому что риск хромосомных аномалий выше). Я спросила, надо ли мне делать амниоцентез, но мне сказали: не надо, нет показаний, все прекрасно.

УЗИ и обнаружение дефекта

И вот я пришла на УЗИ в 20 недель и врачи говорят мне, что не могут увидеть сердца ребенка. Доктор сказал, что ничего страшного. Я вернулась через две недели. Врач сказал, что сердце нормальное, сердцебиение нормальное, но мне нужно прийти через пять недель. Я тогда еще подумала: если все хорошо, зачем приходить еще раз? Уже после всего я вернулась в клинику и потребовала показать мне все снимки, оказывается, лица ребенка они на УЗИ не могли видеть, но ничего мне не сказали.

На УЗИ в 27 недель мне объявили, что у ребенка врожденный дефект сердца (полный атриовентрикулярный септальный дефект), типичный для детей с синдромом Дауна и 50% вероятность синдрома Дауна. Доктор на УЗИ сказала, что уже поздно прерывать беременность и она не хотела еще раньше посылать меня на амниоцентез, потому что это могло бы спровоцировать преждевременные роды. Медики предложили мне сдать анализ крови, который мне надо было сделать в начале беременности, он был бы бесплатный, по страховке. Через 10 дней ожидались результаты из лаборатории. Я была полностью разбита. Я сказала, что не могу ждать, что я хочу сделать амниоцентез. Меня направили на процедуру немедленно, в тот же день мне удалось посетить генетика.

Тяжелое решение

Я сказала генетику, что я ненавижу это говорить, но я не хочу продолжать беременность в случае, если у меня должен родиться ребенок с инвалидностью и сложнейшим пороком сердца, который надо будет оперировать сразу после рождения. Я знала, что многие люди осудят такое решение, но я не могла привести в мир такого ребенка, зная, что нам с мужем обоим по 40 лет. Как я смогу оставить человека с инвалидностью одного, когда не смогу за ним ухаживать или умру, а у него будет синдром Дауна, больное сердце, которое ему могут и не пересадить, и опухоли?

Генетик сказал: «Я могу вас направить, но это будет стоить около $11000». Я не представляла в тот момент, где взять деньги. Все, что я смогла придумать, это позвонить родителям, они сразу согласились сделать все необходимое. Тогда генетик позвонил врачу в штате Мэриленд, одному из тех немногих, которые берутся за аборты на поздних сроках. В нашем штате ни один врач не делал такую операцию (прим. ред. — клиника в Мэриленде, куда обратилась Джейн была закрыта в сентябре этого года).

Как это было

По дороге в клинику я должна была пройти через толпу протестующих, в основном это были мужчины в возрасте, они орали на меня. Это было отвратительно. Моя сестра была со мной, мой муж пришел на следующий день — я не хотела, чтобы он был там в тот день. Всего процедура заняла 4 дня.

Когда я приехала, мне сразу сделали УЗИ — в мозге у ребенка были огромные опухоли, сердце было поражено дефектом и подтвердился синдром Дауна. И если о синдроме я уже знала по результатам амниоцентеза, то про опухоли мне не говорили. Мне дали успокоительное и сделали укол, чтобы остановить сердце ребенка. Мне поставили палочки ламинарии для расширения цервикального канала и отправили в отель. Я должна была активно ходить, чтоб начать схватки. Казалось, что все вокруг знали, что происходит. На следующий день я снова явилась в клинику, мне поставили еще больше расширителей, отправили опять в отель, потому что матка не раскрылась. Ночью в отеле у меня начались схватки, это было ужасно: всю ночь в отельном номере мне давали обезболивающее, всю ночь были потуги. Мой муж в этот момент был со мной. В 8 утра я отправилась в клинику и не могла разродиться весь день, мне дали лекарство, от которого меня начало трясти. В палате было 6 таких же женщин, как я. Мой муж плакал, он не мог смотреть на меня в таком состоянии. Когда я родила, меня спросили, хочу ли я увидеть ребенка. Я сейчас жалею, что сказала тогда нет, но тогда я просто не могла это сделать. Ребенка забрали для похорон. Мы уехали в тот же день после обеда.

Вопрос о запрете абортов на поздних стадиях

Я плакала месяцами. Знакомым я сказала, что у ребенка было больное сердце (что не было ложью) и он умер. Но моим близким друзьям мне захотелось сказать правду, все они проявили понимание. Они сказали, что это было бы ужасно и нестерпимо для любого человека. Через 4-5 месяцев я снова забеременела, в этот раз я прошла все возможные анализы и обследования. У меня был другой, очень хороший врач, который все понял. Он говорил, что это невероятно, что мне тогда не предложили сделать целый ряд необходимых в моем возрасте обследований. У меня нет сожалений, но политические кампании, построенные на риторике вокруг запрета абортов, вызывают у меня гнев и отвращение. Люди порой почему-то бывают так жестоки.

Источник: huffingtonpost.com

Фото: Мония Мерло

— Читайте также: И снова нездорово: Новый законопроект о частичном запрете абортов в Украине