Дмитрий Резниченко: «Феминизм поддерживают те, кому справедливость важнее трона»

Для того чтобы признаться, что в чем-то ты ранее ошибался, нужна смелость и сила воли. Но для того, чтобы признаться в том, что твои идеологические взгляды были губительными и разрушающими, одного лишь характера мало. О том, как из радикала он превратился в либерала-профеминиста, рассказывает Дмитрий Резниченко, председатель ГО «Новий вогонь», экс-ультраправый и спикер нашего HeForShe Congress.

Дмитрий, вы — человек, кардинально сменивший свои идеологические взгляды. И судя по тому, что я наблюдаю в соцсетях, не всем вашим бывшим «товарищам» это нравится.

Да, мы с ними буквально «на ножах».

Страшно было менять свои взгляды?

Менять взгляды не страшно, менять взгляды трудно. Страшны последствия — полный крах привычного мира, изменение круга общения, обвал того, во что столько лет верил. А если брать чисто физическую угрозу, то на войне было не в пример страшнее. Понимаете, все мои бывшие «приятели», которые сейчас объявили меня врагом — это люди, которые трусливо проявили себя и во время революции, и на войне. Они сейчас пытаются реализоваться в каких-то субкультурных разборках. А те, кто по-настоящему опасен, в такой мелочевке не участвует.

А не обидно ли вам сейчас читать в комментариях заявления, что когда вас называли нацистом, то вас как блогера было интереснее читать?

Это пишут те, у кого «пригорает», что я больше не подтверждаю их любимых сказок. Честно скажу, неинтерес этот полностью взаимен. Я совершенно потерял мотив писать для узенькой аудитории душевно травмированных людей, которые бесконечно верят в насилие. Пусть живут в своем манямирочке, а я хочу достучаться до широкого круга нормальных.

Сколько времени понадобилось, чтобы так изменить свое сознание? Когда произошел этот щелчок?

Точкой отсчета можно считать конец Революции, 18-е февраля — когда лидер нашей сотни Женя Карась, глава неонацистской группировки С14, после звонка из СБУ приказал всей сотне сбежать с Майдана в самый ответственный момент и спрятаться в канадском консульстве. Да, конечно, в сам момент побега, когда мы спасали свои шкуры, я не был обижен на главаря, потому что страшно было… Но просидев ночь в укрытии, слыша крики людей и взрывы и хорошенько подумав, я вышел из нашего убежища и вернулся на Майдан. Если мы, как националисты, все эти годы и готовились к решительному историческому моменту, то это был именно он, черт возьми! Я понял, что если сейчас буду где-то отсиживаться или куда-либо попробую сбежать, то больше смотреть людям в глаза никогда не смогу. Я вышел и вернулся на баррикады, а вся наша националистическая сотня осталась прятаться до того момента, пока не сбежал Янукович. Однако в тот момент я еще не сделал каких-то решительных выводов, хоть мои убеждения и были сильно надломлены произошедшим.

Когда уже был открыт фронт на Донбассе, наша организация по-прежнему сидела в тылу. Почувствовав, что что-то не так, многие ребята начали уходить в разные добровольческие батальоны. Я ушел на войну и выпал из националистической тусовки на два года. На фронте я увидел людей с самыми разными убеждениями, узнал, чего они стоят, когда действительно опасно. Я обнаружил, что ультраправых на войне хватает, но их далеко не большинство. А ведь я годами жил с убеждениями, что именно ультраправые — лучшие, храбрейшие люди этой страны, и если у человека есть сила, честь и мужество, то у него нет другого пути, кроме как присоединиться к нам. Однако на войне я увидел, что отлично воюют не только они. Более того, в моем батальоне были даже «леваки» и анархисты, которых мы вообще за людей не считали. С нами сражались и женщины и, как потом оказалось, и геи. Сначала было трудно принять такую реальность, но пришлось.

Я демобилизовался в 2016 году, к этому времени у меня уже была написана маленькая программная брошюрка, в которой я изложил поменявшиеся взгляды. Я назвал это все национал-либерализмом. Для меня первоочередными стали права человека, свобода, демократия на нашей земле — мы же за это воюем против московской империи. Но поскольку ультраправая тусовка не особо умеет читать книжки, а если и читает, то не делает выводы, а если и делает, то ведется на авторитет, то никто не среагировал на идеологические расхождения с догмой. Просто я остался внутри тусовки. А внутри нее человеку многое позволяется, если он соответствует внешним требованиям. И так бы все и продолжалось, если бы я не встретил свою девушку Таню.

Ваша девушка — феминистка. Как относитесь к феминизму?

Раньше он пугал и раздражал. Сейчас — нет. Феминизм — это справедливость.

В среде правых радикалов живет культ силы: «Кто сильнее — тот и прав. Не хочешь быть жертвой — будь сильнее. Не можешь быть сильным — сдохни». Примерно так. И долгое время я исповедовал эту идеологию, исходя из которой даже само выражение «слабый пол» уже указывает, где женщине место в этом мире. Пока тебе кажется, что ты силен, ты ведешь себя, как бык, тебе кажется, что так должно быть, так устроен мир. Но, как показал жизненный опыт, ощущение силы, чаще всего, весьма иллюзорно.

В чем, по-вашему, выгода феминизма для мужчины?

Да нет ее. Ну нет выгоды в том, чтобы делиться первым местом! Никаких преимуществ от феминизма мужчины не получают — на троне всегда быть выгоднее и приятнее. Феминизм поддерживают те, кому справедливость важнее трона. Феминизм — это когда люди, которые живут в положении жертвы, объединяются, становятся сильнее и дают отпор.

Собственно, я неожиданно и окончательно осознал, как ощущает себя жертва, только когда на меня толпой напали мои бывшие друзья-неонацисты. Само нападение не несло страшной угрозы. Но после этого они организовали мою публичную травлю: вываливали вранье в интернет, подговаривали бывших друзей, называли «леваком», трепали мою личную жизнь. И вот тогда я неожиданно осознал, что, несмотря на свои предыдущие заслуги перед нацией, на написанные книжки, на судимость при Януковиче за участие в массовых протестах, несмотря на драки с милицией, ранение на фронте, — я ничего не могу доказать. Вся националистическая тусовка или молчит, или присоединяется к травле. Люди, которых я знал годами, называл своими друзьями, с которыми воевал в одних окопах, предпочли сделать вид, что ничего не происходит. Зато все обиженные на меня — те, кто годами таил злобу, — неожиданно вылезли из всех щелей. Вот тогда я окончательно понял, что такое «обвинение жертвы» и как оно работает в обществе. Я остался практически в одиночестве, — никто не захотел даже голоса подать в защиту. Во-первых, боялись связываться с С14, потому что ни для кого не секрет, эта организация работает на спецслужбы и от этого ведет себя полностью безнаказанно. Во-вторых, потому что боялись нарушить формальные правила правой тусовочки, чтобы их самих не обвинили в «левачестве» и тоже не сделали жертвой. В-третьих, было просто плевать.

Все это напоминало школьную травлю: все видят, никто не вмешивается, многие радуются, что сегодня травят не их. Вот тогда-то я и осознал, что чувствуют жертвы, которые не могут ничего доказать. Осознал их душевные мучения, о которых раньше даже не задумывался, когда ощущал себя важным и сильным. И я понял, что чувствуют женщины, когда ходят поздно вечером и оглядываются. И вот тогда, я считаю, я закончил свой идеологический переход. Я понял, что отныне всех этих слабых я буду защищать.

О своем националистическом прошлом жалеете?

Нет, не жалею. Я считаю, что во времена до Революции, каждый человек с совестью должен был быть украинским патриотом. Украинская нация была слабой, ее не считали историческим субъектом, у нас был министры, которые говорили, что никаких украинцев вообще не существует. Против нас была милиция, официальная власть, мы были нелюбимыми детьми своей страны и хотели просто стать сильнее. Собственно, то, что сейчас происходит с феминистками.

Теперь ситуация поменялась и неонацисты неожиданно почувствовали себя хозяевами. Они просто проповедуют культ насилия и желают давить всех. И естественно, что самые мерзкие из них стараются добраться до самых уязвимых и незащищенных, — срывают женские марши, нападают на мероприятия ЛГБТ… Нашли себе противников, черт возьми! Когда в стране столько настоящих могучих врагов, когда идет война, они нападают на девочек в тылу, при этом искренне считая себя правыми. Мерзкое ощущение от всего этого. Я не жалею о своем неонацистском прошлом до Революции. Мы, собственно, и были революционерами, которые ее приближали. И мы сделали свою Революцию! И победили в ней. Все задачи, которые мы тогда ставили, выполнены.

И какие же у вас теперь новые задачи?

А вот с этим мне предстоит разобраться. Националистические идеи теперь перестали быть сугубо националистическими. Они стали общенациональными. Ведь нет ничего фашистского в том, чтобы знать и чтить свои страницы истории, помнить героев национального сопротивления, сражаться за свою страну. К примеру, 14 октября официально стал государственным праздником. Да мы мечтать когда-то о таком не смели! А что осталось у неонацистов?.. Тупая ксенофобия, сексизм, расизм, ненависть к меньшинствам. Это все, что они могут предложить постреволюционной Украине.

Если же говорить лично обо мне, то я по убеждению — либерал. Для меня безусловные ценности — это свобода, возможность говорить то, что думаю, равенство и справедливость. Я считаю, что права человека — это прекрасно. И каким бы ты ни родился, они даны тебе с первых минут жизни и должны быть гарантированы обществом. А я как член общества хочу приложить максимум усилий, чтобы так все и было.

Сейчас вы можете назвать себя профеминистом?

Да.

Как думаете, то, что вы являетесь отцом двоих дочерей, сыграло в этом какую-то роль?

Безусловно. Когда у тебя рождается ребенок, возникает ощущение, что твое сердце ходит от тебя отдельно. И если с ним что-то произойдет, ты умрешь. Неожиданно ты понимаешь, насколько этот мир опасен и несправедлив. А когда у тебя рождается дочь, ты понимаешь, насколько мир несправедлив конкретно к ней, и то, что не касалось тебя раньше, внезапно врывается в жизнь. И если я вижу какое-либо скотское отношение к любой женщине (к примеру, феминистки поднимают вопрос домогательств — что мужчинами не замечается или считается заигрыванием), я тут же представляю, как кто-то вот так же «заигрывает» с моими дочерьми. И у меня буквально пелена на глаза опускается.

Если мужчина убежден, что он по природе выше, он не видит реакцию женщины на его слова и поступки. Точнее, видит, но не считывает, не осознает ее чувства, не понимает, какой эффект вызывает, потому что не был в ее положении. Я думаю, во многом именно этим объясняется гомофобия мужчин. Мысль о том, что к ним будут относиться так же, как они относятся к женщинам, приводит их в панику.

А вы раньше были гомофобом?

Скорее, мне было все равно, но я разделял мнение тусовочки: «Пусть сидят по углам и о себе не напоминают». Теперь мне очень стыдно за то, что я говорил. И хотя никаких откровенных гадостей я не сделал, я понимаю, что приложил свои усилия к распространению весьма паскудного отношения к людям из ЛГБТ, которые ничего плохого-то не сделали.

Как считаете, есть ли вероятность того, что некоторые радикалы, как и вы, изменят свои взгляды? С чего начать? С разговоров?

Когда человек видит перед собой другого живого человека, ему очень трудно его ненавидеть. Поэтому ультраправые чаще всего не идут на контакт, — чтобы не видеть человека в человеке. Ненавидеть и уничтожить кого-либо проще, если это некая абстрактная масса. Поэтому, да, личные отношения и беседы очень важны. Но при этом я уверен, что настоящие перемены в человеке возможны, только если ультраправый переживет опыт, который заставит его взглянуть на мир иначе. Если нет, он будет компенсировать свои детские и юношеские травмы и комплексы бесконечно, самоутверждаясь за счет тех, кто слабее него. Травмы просто так не залечиваются. Я вот в свое время вообще начал с бойцовских клубов. Мне хотелось что-то доказать себе, и я пошел просто бить лица и получать по лицу. Сейчас я осознаю, какой это был бред. Но и понимаю, почему меня туда влекло. И думаю, если бы кто-то мне начал тогда объяснять на пальцах, что за ерунду я творю, я бы выстроил психологический блок в несколько стен и аргументы вообще бы не воспринял.

Выбор, который я сделал, сложен — отказаться от всего, во что верил годами. Но это правильное решение. Лучше видеть жизнь такой, какая она есть, чем жить в иллюзии, которая дает тебе ощущение крутизны, важности и власти, — всей той чуши, которая рассыпается от малейшего дуновения. Теперь я понимаю, что лишь сейчас готов к настоящей деятельности, а то все было подростковым возрастом, который у меня, к сожалению, затянулся.

Беседовала Татьяна Касьян. Фото из личного архива Дмитрия Резниченко

6 июля Дмитрий Резниченко станет спикером HeForShe Congress и больше расскажет о своем опыте, а также поделится своим видением, как все мы можем поспособствовать достижению равенства в Украине.

— Читайте также: Франческа Меландрі: «Жінка не відчуває дискримінації, доки «знає своє місце»