Период взросления детей окружен мифами и страхами. Так ли это страшно — когда наши дети взрослеют? Можно ли понимать подростков и устанавливать с ними доверительные отношения? Что мотивирует взрослых забывать собственный детский опыт в отношениях со своими детьми? Обо всем об этом мы спросили у Екатерины Гольцберг, детского и семейного психолога.
Что делает подростковый возраст таким сложным, а отношения подростка с окружающим миром такими непредсказуемыми?
На мой взгляд, есть два важных момента. Подросток все время ищет ответ на вопрос “нормален ли я”, поскольку все сообщают ему противоречивую информацию, и он все время задается вопросом “а что со мной не так”. И второй момент — это сепарация. Они часто вступают в серьезное противоречие и начинают конфликтовать.
Первое: нормален ли я? Как понимает это маленький ребенок. Ему дают информацию извне родители. Для маленького ребенка родители — это боги, которые всегда все о нем знают. Например, знают, что он взял конфету, даже если никто этого не видел. Подросток же точно знает, что родителей можно обманывать, они не всегда все знают и не всегда правы. И он уже родителей немного обесценивает. Но в то же время он ищет авторитетную фигуру, на которую мог бы равняться. Подросток эти фигуры ищет вовне.
Это немного похоже на эпизод из фильма “Игры разума”, когда Джордж Нэш понимает, что болен, сверяет реальность. К нему приходит человек из Нобелевского комитета и Нэш думает: “Офигеть, ко мне из Нобелевского комитета?” Он подзывает студентку и спрашивает ее: “Ты его видишь? Опиши.” Студентка описывает этого человека, и он таким образом сверяет реальность. Подросток тоже ищет, с кем бы сверить свое мироощущение. Например, нормален ли я, если у меня есть попытки гомосексуального опыта? Ко мне приходят с таким запросом, потому что родители часто относятся категорично и обесценивающе. Поэтому им нужен человек, который отреагирует с пониманием, и подросток не будет обесценен в глазах значимого взрослого. Кто-то, кто даст спокойный ответ. Им важно понимать, что есть кто-то, такой же, как они. Подростки часто спрашивают: “А к вам приходят такие, как я?” Им очень важно понимать, что есть люди, которые думают, как они и чувствуют, как они.
Нынешние подростки и правда отличаются от прошлых поколений. Хотя нам всегда кажется, что каждое следующее поколение другое. Но сейчас подростки имеют дело с очень обширным информационным полем. Такого объема информации в истории еще не было. Им очень много всего нужно отфильтровывать. И их мозг не справляется, когнитивных функций недостаточно. Понятное дело, что проще фильтровать информацию, идущую от родителей, чем из интернета. Поэтому им нужен человек, который даст ответ на вопрос “все ли со мной в порядке?” Если это будет родитель — это будет идеально.
Но это не всегда родители. А часто даже наоборот.
Да, чаще всего это не родители. К сожалению, часто бывает так, что к родителям ребенок идет в последнюю очередь. Их реакции его не устраивают. Какие это реакции? Отругать, запретить, обесценить, отнять. Тут нужно понять и родителей, не будем их хейтить. Родители так делают когда им страшно. Родители часто бояться, что что-то пойдет не так. Скорее всего, значимым взрослым оказывается не родитель, а кто-то, кто выслушает ребенка и скажет: “О, круто. Прикольно.”
Вторая задача подростка — сепарационная. Она заключается в том, чтобы ребенок максимально спокойно отделился и жил своей жизнью. И тут страшно и ребенку, и родителям. Я хочу быть самостоятельным, но мне страшно. У меня нет средств и душевных сил. Мне нужны деньги, рефлексия и поддержка. И вот тут нужны какие-то вспомогательные институты, через которые проходит инициация. Раньше с этой ролью справлялась церковь. Сейчас не так. Например, у иудеев есть Бар-мицва — когда 13-летний подросток переходит во взрослую жизнь. Таким образом, есть ощущение, что ты принадлежишь к какому-то другому сообществу уже почти взрослых людей. И к тебе, соответственно, предъявляют уже другие требования. Даже в Советском Союзе такую роль отыгрывал комсомол. Другое дело, что эта организация имела совсем другие задачи, направленные не на развитие личности, а на ее подчинение.
Школа с этой ролью не справляется?
Не может это делать школа. Это должно быть менее формальное сообщество, то есть формальное лишь отчасти. Давайте будем откровенны и не будем строить иллюзии — к сожалению, функции школы сейчас свелись к тому, что это место хранения детей. А образование родители часто организовывают другим способом. Также есть функция посвящения ребенка в определенные жесткие истины. А исследовательской функции там, к сожалению, нет. Есть еще функция начитки знаний, с которым сейчас, как мы видим, справляется онлайн-образование. Социализация в школе происходит очень опосредовано. Например, мероприятия, которые проводятся, больше показательного характера, чем развивающего.
Почему взрослые часто забывают свой детский опыт, когда речь идет об их собственных детях? Нам же часто кажется в детстве: “вот будут у меня собственные дети — я их буду понимать”.
Страх побеждает. Пока мы сами дети, у нас есть ощущение, что мы все контролируем: “я точно не попаду под машину”, “я точно не упаду с высоты”. А когда у нас появляется дети, повышается чувство ответственности и возникает страх за ребенка. Себя то мы контролируем, а про ребенка не всегда понимаем, есть ли у него этот контроль. Поэтому из чувства страха нам проще что-то запретить, положить ребенка в камеру хранения. Есть два пути: или контролировать все время — гиперопека, или научить ребенка это делать самому. И вот научить не всегда получается.
Например, ко мне часто приводят детей с посылом научить сексуальной грамотности и основам безопасности. То есть внешний источник, психолог, как бы с этим справится лучше, чем какие-то внутрисемейные установки.
Родителю часто кажется: “если я ничего не буду делать, обязательно что-нибудь случится”. Особенно, когда есть какие-то триггерные зоны — например, ребенок уже попадал в неприятности. Тогда со стороны родителя появляется гиперопека. Вместо того, чтобы дать возможность сделать работу над ошибками, ребенку говорят: “Не ходи туда, там опасно”. Родители забывают себя в подростковом возрасте и то, какими были их собственные чувства, потому что страх преобладает.
Это не зависит от возраста родителей?
Да нет. Это не зависит. Хотя замечаю по себе, что воспитываю детей с разницей в 17 лет по-разному. Если с первым ребенком все обдаешь кипятком, то сейчас на многие вещи я реагирую не так радикально.
Как, все же, понять, когда нужно начать тревожиться? Взрослым кажется, что все подростки закрытые, скрытные даже, все держат в себе.
Взрослые и подростки — как два зверька, которые принюхиваются друг к другу в лесу. Нам страшно за них, а им тоже страшно. У живых существ есть три базовые реакции: бей, беги, замри. И страх часто порождает реакцию замирания. Хочется не выходить в мир, постоять на пороге, оглядеться. Они замирают, а мы их толкаем.
У меня была клиентка, которая рассказывала историю о том, как ей иногда хочется помыть посуду. Она идет на кухню тихонечко утром, чтобы никого не разбудить и слышит мамин окрик “на кухню идешь, посуду заодно помой”. И вся мотивация исчезает, не хочется этого делать вообще. Мы иногда не дожидаемся этого шага со стороны подростка и начинаем подгонять. Это можно сравнить с тем, как люди заходят в воду. Кто-то с разбегу, а кто-то постепенно: по щиколотку, потом по колени, по пояс. И если мы такого человека начнем тащить, то он может выйти на берег и сказать, что не хочет купаться совсем. Поэтому иногда не стоит делать резких движений, понаблюдать, подождать. Да, иногда можно и до 40 лет ждать. Поэтому тут важно также не упустить момент.
Меня часто спрашивают: что делать, чтобы дети занимались чем-то интересным? А я говорю: сами занимайтесь чем-то интересным. Показывайте пример. Например, играйте вместе в игры. Игра — это способ познавать окружающий мир, также это способ общения. Еще пример: мама и ребенок идут в театр, и мама пытается предвосхитить его впечатления, начинает все комментировать и объяснять. Таким образом у ребенка не формируются собственные впечатления, родитель формирует их за него. А детям необходимо научиться формировать собственное мнение и оценивать собственные чувства насчет книг, театра, фильмов или чего бы то ни было. А вот уже после прочтения или просмотра можно обсуждать. Можно даже спорить, хотя многие родители боятся споров с ребенком. А диалог — это ведь часто спор. Но в нем не нужно переходить на личности и обесценивать.
Когда я работаю с подростками, мы часто ведем диалог и спорим. И я словила себя на том, что много гуглю, для того, чтобы понимать, что их интересует. Например, я ищу в гугле, что такое ASMR видео, кто такой Джордж Флойд, о чем скандал вокруг Роулинг и трансгендерного сообщества, что такое К-pop и аниме Наруто. То есть, чтобы общаться с подростками, нужно много знать о том, чем они интересуются, а иногда их нужно просто слушать. Мне приходится замереть и слушать, чтобы у ребенка было пространство для собственного мнения. Я часто слышу от подростков “родители меня затыкают”.
Личное пространство подростка: часто ли родители нарушают его и почему? Как взрослому человеку понять, что у ребенка есть личное пространство и его нужно уважать?
Опять же, это про страх. Страх заставляет родителя лезть в это пространство. Но проблема вот в чем. Иногда даже я теряюсь, где грань, за которой родителю стоит влезть. Я часто слышу в кабинете жуткие истории, бывают даже такие, где если бы родители не вмешались, история могла бы плохо кончится. Да, безусловно, родители должны понимать, что есть личное пространство и без спросу лезть туда нельзя. Но есть некие признаки, на которые также стоит обращать внимание. Когда ребенок в депрессии, прячет телефон, не дает к нему даже дотрагиваться, когда нарушается режим дня, режим сна, режим питания — это тревожные звоночки. И тогда у родителя есть право поинтересоваться содержимым телефона, потому что есть такое явление как секстинг, шантаж, суицидальные группы в интернете.
Мне часто родители задают этот вопрос: должен/должна ли я вмешиваться? Это всегда моральная дилемма, когда нужно сделать такой шаг. В то же время стоит четко понимать, что когда у ребенка все хорошо и он нормально себя ведет, так делать нет нужды. Как-то моя подруга рассказала мне, что ее ребенок в соцсети «Вконтакте» (тогда она еще работала и была популярной) в группах с друзьями использует много нецензурных слов. При этом дома он так не разговаривает, в школе тоже, с друзьями вживую тоже нет. И я сказала: “Забудь, ты этого не видела”. Ребенок умеет контролировать свою речь и поведение в обычной жизни. Это нормально, когда в подростковом возрасте появляется необходимость мимикрировать под поведение какой-то группы, чтобы быть там “своим”. Вот если бы грань была стерта, тогда другое дело.
Также неплохо поговорить с подростком о “правиле биг борда”. Что это такое? Представь, что все, что ты пишешь, отправляешь, фотографии, видео или текст появится на биг борде у твоего дома или у твоей школы. И будет подписано, что это ты написал. Ты бы хотел такого? Если тебя это устраивает — тогда все нормально. Если нет, тогда стоит задуматься.
Мы как раз подошли к вопросу о правилах. Что нам дает понимание, что дети в безопасности? Когда они знают правила, по которым мы живем и хотим им привить: что мы делаем, а чего не делаем, как мы общаемся, как мы себя ведем, как мы отказываем и говорим “нет” при нежелании сексуального контакта, как мы вообще осуществляем этот контакт, когда он возможен. Все это нужно с ребенком обсуждать. Можно сказать, что вот я считаю так и так, а вот есть такой специалист, и он/она считает так и так. А ребенок дальше будет имплементировать то, что для него является подходящим. Потом мы делаем “чекинг”: даем ребенку запрос на его отношение к тому или иному вопросу, а он дает ответ. Если нас ответ не устраивает, мы не обесцениваем, а пытаемся скорректировать. Например, объясняем спокойно, если считаем что-то небезопасным. “Я за тебя боюсь, потому что тебя люблю”, — хорошая фраза, чтобы свои родительские чувства объяснить.
Сейчас довольно популярен такой тезис:“что бы мы ни делали как родители, даже если мы будем очень хорошие, у ребенка все равно потом найдётся запрос к психологу”. Так ли это?
С психологом можно обсуждать экзистенциальный кризис, а можно кризис отношений. И лучше когда это первое — экзистенциальный кризис может быть у любого человека. И тогда не надо раскапывать трупы, а можно заниматься будущим. Да, все мы подвержены кризисам, это нормально. Сложнее, когда приходит 40-летний человек, имеет проблемы не повзрослевшего ребенка и приходится “взрослить” биологически взрослого человека.
Стоит понимать, что к психологу с любым запросом может прийти любой человек. Личный запрос всегда более эффективный, чем запрос несостоявшихся сепараций, когда мы не можем решить свои проблемы в прошлом с мамой или папой. Взрослые часто приходят ко мне с проблемами прокрастинации, выгорания и с “синдромом закрывающихся ворот”, когда им кажется, что они ничего не успевают, а на самом же деле бегут слишком быстро. Есть люди, которые ищут причину, и чаще всего в себе, а есть те, кто ищет виноватых. И, конечно же, проще всего назначить виноватыми родителей. Но формула “во всем виноваты родители” не очень хороша для взрослого человека.
Интервью специально для WoMo подготовила Анастасия Багалика
