Фанатичная глина: В мастерской керамиста Владимира Корниенко

Для кого-то керамика - это бизнес, а кого-то от нее "прет"

23.02.2018

Меня всегда восхищали люди, которые умеют делать нечто особенное своими руками. Мои пальцы, как правило, чаще всего касаются экрана смартфона и клавиатуры, реже — карандашей, и почти никогда глины. Единственное воспоминание, связанное с глиной, — из детства: лето, деревня, мы с бабушкой идем к яме на раскопки этого материала, чтобы замазать трещины в сарае. Но теперь к нему добавилось еще одно.

Когда мне предложили посетить мастер-класс украинского керамиста Владимира Корниенко, я набросала с десяток вопросов для интервью: раз уж творить — так с пользой! Раннее утро среды, такси везет нас где-то по заснеженному бездорожью в Вишневом к серо-синему складскому зданию. Первое, что ты слышишь, идя по темному коридору, — это сильный запах пряностей: оказывается, здесь не только творят магию с глиной, а еще и фасуют специи. Но, попадая в мастерскую, ты будто оказываешься в каком-то ином, особенном мире. Здесь все пропитано теплом, хотя на улице -5 и через окна льется холодный утренний свет.

Рассматривая работы Владимира: глазурованную посуду, маяки, кирпичи-домики, начинаю задавать вопросы мастеру, откуда вообще возникла концепция лепить кирпичи, а он предлагает выпить чаю со сладостями. «Мне всегда нравилась простота кирпича, его терракотовый цвет. Это маленькое в большом и большое в маленьком: кирпич — материал для дома, так что, по сути, это и есть дом», — наконец говорит Владимир.

Прокручивая чашку в руках, замечаю вмятину, как и в других работах автора: бокалах, вазах, кувшинах. Зачем? Чтобы выделиться? «Конечно, — продолжает мастер. — Хочется быть узнаваемым, и пока что я не настолько крут, чтобы от этого избавиться. Как говорят, если у художника появился свой стиль, значит он умер, потому что перестает творить. Я все еще ищу себя: загорелся — делаю одно, потом, раз, переключился на другое».

Керамика как творчество и как бизнес в жизни Владимира появились не сразу: «Раньше я вообще-то занимался шитьем, у меня в семье все были портными. Испытывал себя в мире моды, но понял, что вообще не вписываюсь в него. Я шил на заказ, организовал мастерскую, а потом понял, что я «зашился»! И все в моей жизни круто поменялось. С гончарством меня познакомил Роман Чмерук, сам он был киевский, но перебрался в село в Винницкой области, к нему я и ездил учиться. С первого раза у меня начало получаться. И в следующий раз я думал, что как «нагончарю» сейчас! Приехал, а он мне и говорит: «Ну что, пошли копать глину?» Мне же хотелось результатов тут и сейчас, а учитель продолжал настаивать: «Не спеши, все должно быть постепенно». В общем, ничего у меня и не получилось тогда, потому что «корона» уже давила, а с нею никаких горшков слепить было невозможно. Но я продолжал ездить учиться, были неудачи, я хотел бросать, потом опять приезжал…»

Владимир вспоминает, как мастер научил его различать, что изделие стоящее — должна быть форма. «Но ведь форма может быть разной, как понять, что эта — та самая?» — спрашиваю.

— Это сложно объяснить, она должна «звенеть», в ней должна быть гармония!

— А если не «звенит», что делаете? Выбрасываете?

— Раньше выбрасывал, а сейчас смотрю и анализирую, бывает, что оставляю.

— И есть среди ваших работ такие?

— Все! Смеемся и сходимся во мнении, что красота — понятие субъективное.

«Интересно, — продолжаю, — а по изделию вы можете определить, кто его делал — мужчина или женщина?» Владимир честно говорит, что нет, зато он видит, насколько изделие вымученное и как долго мастер его правил: «Работа должна делаться с такой же легкостью, как рисуются иероглифы. Вот если вам нужен пример, что такое «звенит», — то это иероглиф, который нарисован одним взмахом руки».

С колористикой он осторожничает, предпочитает использовать для работ синий и терракотовый и считает, что можно сделать изделие круто и без цвета: «Моя философия: все гениальное — просто и креатив против бюджета! Потому я люблю «Черный квадрат», iPhone и кирпич. И никаких завитушек!»

Налив по второй чашке чая, идем на экскурсию по мастерской. Владимир рассказывает о гончарных инструментах: стеках для лепки, кистях и петлях. Показывает, как работают гончарные круги, которых у него три: электрический, традиционный (его нужно разгонять ногой) и классический английский (за ним мы и будем работать позже).

Рассматривая мастерскую, материалы, не выдерживаю и задаю вопрос: денег вложено немало, а прибыль-то есть? «Ну… нет, — признается мастер. — Все керамисты — законченные фанатики. Ты можешь продать работу за определенную сумму, захочешь сделать подобную, но за те деньги, на которые ты надеешься, ее уже не получится продать. И эти мысли точно не на пользу. Глина считывает эмоции, и если ты думаешь о деньгах, пока сидишь за кругом, то получишь шиш. Поэтому во время работы я стараюсь ни о чем не думать, — это своего рода медитация. Когда ты находишься в моменте, здесь и сейчас, тебе уже ничего больше не нужно, для тебя наступает момент прозрения, и два часа за работой, к примеру, пролетают просто в мгновение, и есть результат. Вот сейчас мне интересно сочетать керамику с металлом. Я решил, что мне нужен сварочный аппарат, но я не задумывался, за сколько времени его окуплю. Все же покупают какие-то ненужные вещи. Но для меня все это нужное, потому что я могу делать то, что мне хочется».

Замесив глину, Владимир садится за круг и с легкостью лепит первое изделие. Наблюдая за его работой, приходишь к мысли, что новичку будет ой как не просто. На деле же все оказалось еще сложнее, потому что тебе сначала приходится запустить ногой круг, словить педаль и начать ее раскачивать, в то же время формируя из глиняной массы хоть какую-то форму. Но, когда ты входишь в ритм, доливаешь теплой воды в образовавшееся углубление, то постепенно начинаешь чувствуешь пластичность глины и успокаиваешься.

В очередной раз раскрутив круг (тот постоянно норовил вертеться не в ту сторону), замечаю что стенки моей то ли чаши, то ли пиалы начинают ходить волнами под пальцами. Владимир говорит, что глина обладает генетической памятью, и иногда, если стенки изделия получаются кривыми, то как бы ты ни выравнивал, в печи оно опять может согнуться. Вздыхаю и с надеждой думаю, что мое творение все же останется таким, каким мы кружили его эти удивительные терапевтические минуты, полные творчества и удовольствия.

Керамику как вид искусства и ремесло причисляют к креативной экономике, и, конечно, меня интересует вопрос: рассматривает ли все-таки Владимир свое творчество в качестве бизнеса, да и все ли работы продаются? «Все. Да у меня их не так уж и много. Бывает, что накатывает хандра и ничего не лепится. Ищешь какой-то смысл: зачем ты лепишь и для кого? Но потом грусть проходит и с новыми силами берешься за работу, так что грустить нужно по-доброму. Насчет бизнеса… Кого-то от керамики «прет», для кого-то это бизнес. Меня от моего дела «прет», и хочется делать бизнес, но у меня, наверное, не получится вырастить его до масштабов мануфактуры», — честно признается мастер и с улыбкой признается в своей лени и нехватке команды, которая могла бы заниматься сбытом продукции. Задумавшись, добавляет, что проблема заключается и в культуре: «В Корее или Японии керамисты, делающие классические бочоночки для засола, считаются национальным достоянием страны. У нас спрос со стороны потребителя хоть и есть, но он не большой. Это же не предметы первой необходимости, это «жир», это как театр. Ведь театр — это нереально круто, но люди не ходят туда толпами».

Фото: Роман Еременко

— Читайте также: Олена Дровняк: «Ніколи не припиняйте шукати себе, робіть це кожного дня»