Когда кадыровцы ворвались в дом, мы решили бежать: Телеведущая «Ревізор» про 15 дней оккупации в Гостомеле

Мы провели 15 дней в полной оккупации. Под Гостомелем. 14 ночей в подвале при +5. На второй день пропала связь, на третий — свет. Без света, без газа, без отопления, лекарств и бензина. Мы были отрезаны от всего мира.

Мы не могли выехать. Нас не выпускали. В соседнем селе расстреляли семью. У нас убили друга, который раздавал еду мирным жителем.

У друзей в эти дни умерла мама. Ее вынесли и положили на лавочку в пакете в Гостомеле. Ее до сих пор не похоронили..

В наш двор влетел толстый осколок от града. Мы чистили метки для авиации на нашем газоне. Ведь они летали над нами каждый день.

Их установки стояли в лесу, где я гуляла с собакой «до» и каждый вечер я замирала возле окна, где можно было словить связь. И оконные рамы толкали меня от этих ужасных взрывных волн.

Я научилась различать звуки — разрывы вакуумных бомб, градов и ураганов, полеты истребителей, военных самолётов и аллигаторов. Когда было «тихо», мы готовились морально к новым бомбежкам.

9 марта они ввалились к нам в дом. 13 подготовленных, одетых до зубов кадыровцев. С рыжими бородами, обмундированы до зубов. С пзрк/иглами за плечами и потертыми автоматами. В георгиевских лентах, на спинах с надписью «разведка». Они вырвали калитку, влетели в дом за секунду, двигались по-спецназовски, врываясь в каждую комнату. Этот ад длился не больше 30 минут, но казался вечностью. Они забрали телефоны, охотничье оружие. Они угрожали отцу. Это было последней каплей. Мы рискнули выезжать. Дальше нельзя было оставаться.

Страшнее всего было решится на эвакуацию, ведь зелёного официального коридора к нам не было. А видео-подтверждений о расстрелах мирных жителей — было много. Я понимала, что этот день может быть моим последним. Я приняла это и смирилась.

Мы выехали. С белыми флагами, которые мы пошили из простыней и швабр. В колоне из 4 машин. С детьми и грудничком, у которого закончилась смесь и он был на грани смерти. Мы чудом проехали 3 вражеских блокпоста. От количества техники и военных немели руки.

Я увидела все… обугленные, замёрзшие тела, расстрелянные цивильные машины, разбитую технику. Мы останавливались каждый раз у обочины, когда на встречу на сумасшедшей скорости мчались колоны вражеской техники. Мы пробирались под градами… и молились. Мы научились по-настоящему молиться.

Сейчас я не могу слушать музыку. Меня раздражают громкие звуки. А в тишине — чувствую немыслимое напряжение. Постоянно жду, когда прилетит. Было все: страх смерти и голода. Отнимались ноги. Я не могла восстановить дыхание после очередной бомбежки.

Мы оставили все, но мы выжили.