О жизни людей с неизлечимыми диагнозами мы знаем несравненно мало, потому что в нашем обществе говорить о таком не принято. Это темы, на которых висит клеймо «табу». Но молчать о проблеме неразвитости сетей паллиативной медицинской помощи* в постсоветских странах — неправильно. Очень часто инициативы, направленные на помощь паллиативным пациентам, начинаются «снизу». Так, в Украине пару лет назад движение #пуститевреанимацию стала живым доказательством того, как небольшая группа людей может изменить даже отечественный МОЗ.
Щодня ми працюємо на інфофронті, виствілюючи подвиги українських жінок та впливаючи на світову спільноту інформаційно.
Ми просимо нас підтримати, аби ми й надалі могли виконувати нашу місію на шляху до української перемоги
Підтримати womo.ua
Сегодня героиней нашего материала стала Динара Аляева, исполнительный директор ОФ «Помогать легко», учредитель «Первого Детского Хосписа» в Кыргызстане. В интервью для WоMо она рассказала о работе хосписа, о том, как развивает паллиативную помощь в своей стране и старается изменить отношение общества к онкобольным детям.
Динара, расскажите, почему вы начали заниматься волонтерством и благотворительностью?
Мой первый опыт волонтерства связан с молодежной организацией «Лидер, куда я попала, будучи студенткой. Проекты были разные: и с особенными детьми, и с беспризорниками. Помимо этого, у нас была возможность участвовать в различных тренингах и семинарах, работать с международными волонтерами. Все это могло мне сформировать отношение к жизни и мои ценности.
Много лет спустя в Лондоне, где я училась на языковых курсах и работала, я организовала акцию по сбору рождественских подарков в детский дом, который находится в моем селе. Мои коллеги поддержали идею, и на месяц офис превратился в «офис Санта-Клауса». Это было незабываемо. Спустя несколько лет я повторила подобное мероприятие для сирот, но уже не с коллегами, а с участниками Ралли Париж-Пекин 2010 г. Чувства уже были другие: пришлось учиться писать деловые письма на английском и просить за других, ощутить большую ответственность, потому что я одна отвечала за средства и за покупку подарков для 80 детей. В итоге собранных средств хватило на покупку зимней обуви и сладостей, которые мы с мамой паковали дома.
Четыре года назад в одной из социальных сетей я прочла историю Ботогоз, мамы мальчика Адиля, который был болен раком и находился на лечении в Южной Корее. Ботогоз обращалась к людям с просьбой о помощи, так как ее сын пребывал в реанимации, а денег на лечение не хватало. В тот момент я сама уже была мамой. Я представила себя на ее месте, и мой мир перевернулся. Впервые очень отчетливо пришло осознание того, что дети могут болеть раком и могут умереть. За неделю вместе со своими друзьями мы организовали концерт, откликнулись многие артисты. Собрали около тысячи долларов, которые я отправила маме Адиля в Сеул. Ботогоз вела онлайн-дневник того, через что они с сыном проходили. Мне кажется, она смогла многим показать жизнь по ту сторону диагноза. Для Адиля собирали деньги по всему миру. Я написала запрос в немецкий фонд, помогающий онкобольным детям, и фонд также помог Адилю. Вот так я и попала в детское отделение Национального центра онкологии (НЦО) в Бишкеке. Сначала работала волонтером, а потом создала фонд «Помогать легко», миссией которого является помощь детям с онкозаболеваниями, и в котором работаю по сегодняшний день.
Останні новини
- Open call на участь у благодійній виставці «1000 шедеврів, знятих на смартфон»
- Збільшення кількості інклюзивних відділень, нові стандарти обслуговування та навчальний курс «Інклюзивно привітні»: Ощадбанк прозвітував про перебіг програми «Моя безбар’єрність»
- 10 фільмів, що зачіпають питання ґендеру
- Сексуальне насилля під час конфлікту — ще один вид зброї проти мирного населення, елемент злочину проти людяності
- Хлопці й дівчата у школах будуть на рівних вивчати предмет «Захист України» Новости на главной
Как возникла идея основать именно детский хоспис?
Однажды в детское отделение НЦО попал мальчик двух лет с диагнозом «альвеолярная рабдомиосаркома». Опухоль находилась в носоглотке и была не операбельна. Ребенку было тяжело дышать, он не мог есть. Его лечили, но безуспешно — состояние малыша ухудшалось. Лечащий врач выписала его домой, а карточку медперсонал сдал в архив. Его выписали домой умирать. Я добилась того, чтобы ребенка вернули в отделение, где он прожил несколько дней и скончался. Я тогда ничего не знала ни о хосписной, не о паллиативной помощи. Все мои действия были интуитивными. Я понимала, что те, кого уже не спасти, все еще нуждаются в помощи. Дети умирали на соседних койках, реанимировали их рядом с теми, у кого еще был шанс выздороветь. Это может отнять веру даже у здорового человека, не то, что у детей, которые уже понимают истинное значение слов «болезнь», «рак», «смерть».
Я решила, что нам нужен хоспис. Я говорила об этом друзьям, знакомым, я рассказывала им об этих детях, и в конце концов за мной встала армия людей, которая поверила в то, что говорить про смерть детей не страшно, что пока мы будем молчать, эти дети будут оставаться «невидимыми» для государства и общества, что пока мы молчим, дети умирают в страданиях, а родители проходят через страшное испытание: распадаются семьи, родители оказываются на грани суицида и никто не получает психологическую поддержку. Со временем нашелся меценат, оплативший первый год работы хосписа.
Вы – первая, кто открыл в Кыргызстане подобное учреждение. С какими трудностями вы столкнулись?
В любом новом деле бывают трудности. Я не медик и не меценат, поэтому мне пришлось читать медицинскую литературу и искать финансирование для хосписа. И потом это название — хоспис, — слово мало знакомое, его значение приходиться объяснять даже докторам. А еще многие думают, что хоспис — это примерно, как морг, только с реанимацией и соответствующей обстановкой. Встречались и такие люди, которые боялись зайти внутрь, а подарки оставляли у порога. Поборовшие страх и побывавшие в хосписе, удивляются, когда вместо стерильности реанимации видят домашнюю обстановку, бегающих туда-сюда детей, — у них случается небольшой шок. Сейчас хоспис располагается в одном здании с детской «скорой». У нас один общий двор, и как-то нас пытались лишить его и сада. Один из руководителей «скорой» сказал, что нашим детям «двор и сад уже не нужен». Пришлось доказывать обратное.
Чувствовали ли вы страх, понимая, что постоянно будете видеть смерть?
Нет. Первое, о чем я думала тогда и думаю сейчас: это живые дети. Я думаю о том, что они нуждаются в помощи в самый тяжелый момент их короткой жизни.
Сколько детей на данный момент находится в хосписе?
Под опекой Первого Детского Хосписа находится 25 детей в семьях и около 80 лежачих детей в психоневрологическом интернате.
Как вы подбирали персонал, и что входит в сферу его обязанностей?
Мне очень повезло с теми людьми, которые сейчас работают в нашей команде. Многих выбирала не я, а обстоятельства, которые приводили этих людей в хоспис, и они остались с нами. У нас есть медсестры, водитель выездной службы, техработница, психолог, директор. В основном детьми занимаются медсестры и волонтеры. Задача директора — поиск финансирования, вся административная часть лежит на нем. Водитель посещает семьи под опекой хосписа, развозит гуманитарную помощь. Психолог помогает родителям и детям. Доктора и медсестры неохотно идут к нам работать. Смерть ребенка — это самое страшное, что может случиться в жизни взрослого человека. Это противоречит природе, законам бытия. Персонал, вовлеченный в процесс ухаживания за ребенком, становится частью этого психотравмирующего события. В реанимации они не успевают привыкнуть к детям. У нас же дети находятся месяцами, и когда ребенок умирает, это сравнимо с потерей друга. Мы, как одна большая семья, — заботимся о малыше, но все же для нас он должен оставаться пациентом. Иногда люди не выдерживают и увольняются.
Какую помощь получают родители детей, находящихся в хосписе?
В первую очередь, это психологическая и моральная поддержка. Мамам и папам важно знать, что они не остались один на один с бедой. Они вправе отказаться от помощи психолога, но и могут попросить эту помощь в любой момент. Были родители онкобольного ребенка, которые были благодарны за то, что другие их дети не видели страданий и смерти своей сестренки, но могли свободно посещать ее и оставаться с ней, когда она чувствовала себя хорошо. Другая мама, которая вела затворнический образ жизни вместе со своим сыном, не имеющим шансов поправиться, теперь ходит на занятия йогой и посещает наши мастер-классы. Истории семей, которым мы помогли и помогаем, не похожие друг на друга. С каждой такой историей мы учимся, растем, набираемся опыта, подстраиваемся под нужды родителей.
Несмотря на то, что хосписы есть почти в каждой стране, а в Европе они существуют многие десятилетия, не всегда чужой опыт можно применить в своей стране. Всегда есть и будет разница в культуре, восприятии мира, отношения к жизни и смерти. Если в некоторых странах в хосписах есть холодильные комнаты для прощания, то в наших условиях в этом нет необходимости. Если где-то родители после смерти ребенка приходят в хоспис волонтерами и таким образом чтут его память, то у нас смерть ребенка для родителей становится табуированной темой, невыносимым грузом, который родители будут нести безмолвно всю жизнь, не соприкасаясь с тем, что может напомнить им о проведенном в хосписе времени.
Работаете ли вы с ПТСР родителей? Что помогает им вернуться к жизни после ухода ребенка?
Мы все еще учимся работать с родителями, потерявшими детей. Чаще всего наша помощь сосредоточена на момент ухода ребенка или качества его жизни перед уходом. К сожалению, пока мы не можем полноценно вести работу с родителями, которые потеряли ребенка и покинули хоспис. Но я уверена, что одним из условий возвращения родителей к жизни является безболезненная смерть ребенка, когда он получает обезболивающие препараты и всю необходимую помощь перед уходом. Самое страшное, когда родители вынуждены наблюдать за страданиями ребенка, не имея возможности помочь.
А что придает вам сил? Ведь вы сами упомянули, что случается, люди не выдерживают, выгорают и увольняются. Как вы выстраиваете баланс?
Мне помогают мои друзья, семья, увлечения, общение с моими коллегами, дети, которым мы помогли. Несомненно, смерть ребенка, к которому ты привыкаешь, — это каждый раз смерть частички самого тебя, переосмысление жизненных ценностей, своей жизни. Но если человек твердо понимает, зачем он в хосписе, то он должен, в первую очередь, защитить себя эмоционально от выгорания. Устанавливая теплые отношения с ребенком, с его семьей, необходимо суметь сохранить четкие границы, чтобы сберечь свои душевные ресурсы — об этом нужно помнить каждый день. Иначе ты уже не сможешь помогать другим. Это трудно. Это требует неимоверных эмоциональных затрат и, конечно же, это высокая степень риска для людей, работающих в хосписной и паллиативной помощи.
______________
*Паллиативная помощь – система мероприятий, направленных на поддержание качества жизни пациентов с неизлечимыми, угрожающими жизни и тяжело протекающими заболеваниями, на максимально возможном, при данном состоянии пациента, комфортном для человека уровне. Источник: Википедия.
Подготовила Ира Керст
Фото из личного архива Динары Аляевой