Как я перестала бояться подростков

Однажды я пять лет преподавала сольфеджио в музыкальной школе. Детям, которые учились на таких инструментах, что в музыкалку приходили в девять лет и выпускались в пятнадцать. У тех детей я еще потом долго мысленно просила прощения. За то, что с трудом выносила их дольше двух месяцев. Правда-правда. Я каждый учебный год теряла всякое воодушевление к середине октября, всякое терпение — к декабрю и всякое понимание, зачем мы друг другу, — к концу зимних каникул (само сольфеджио тут ни при чем).

А еще однажды вела факультативы в гимназии: у пятого класса и девятого, «А шестой тебя съест, — сказала прозорливая директриса, — но давай попробуем». Попробовала три раза и с шестым классом попрощалась, а с пятым (еще не чудовищным) и девятым (уже вполне выносимым) мы хорошо поладили и много сделали интересного.

Что-то такое в 12-14-летних было, чего я не выдерживала. Младше — да и позже — да, но не пубертат.
Тем временем моя собственная дочь сделалась школьницей, и однажды моя бывшая соседка, мама девочки постарше, встретилась в городе и напугала: «Сколько твоей уже? Ну-ну, года через два начнется. Я уже не знаю, что со своей делать. Запирать, выгонять, орать, прятать от нее все, лишать денег — все бесполезно. Ни единого моего слова не слушает. Я никогда не думала, что буду ее ненавидеть. Это абсолютно чуждый, враждебный человек. Я для нее ничто».

Через эти «года два» (на самом деле четыре) моя дочь оказалась чертовски упрямой, протестующей молча и до конца, ранимой, напуганной собственными чувствами и кошмарами мира, ищущей не только свободы, но и рамок, и еще, главное, ищущей кого-то себе по душе. Друга или подругу. И еще важнее, она искала опоры в надежных взрослых.

От меня это потребовало стойкости. А для этого — твердого понимания, кто же есть я. Иначе невозможно отвечать на вопросы из серии «Почему тут должно быть не так, как я считаю?».

В нашей маленькой семье я — глава этой семьи, это значит, что я отвечаю за важные решения, правила и финансы, как-то прикидываю и рассчитываю на будущее, а потому то-то и то-то. Наша кошка — живое существо, она не может позаботиться о себе сама, и мы договорились, что ее питание и гигиена на твоей, дочь, ответственности, поэтому соблюдай, пожалуйста, прямо сейчас, и завтра в это же время тоже. Телефон — средство связи, пожалуйста, делай так, чтобы эта связь с тобой была осуществима. Такие-то продукты рассчитаны на три дня, в течение которых у меня не будет возможности принести и приготовить замену, так что если все съедено, до четверга питаемся гречкой, свари, пожалуйста. Примерно так.

Потому что подросток — это экспансия и границы. Подросток столбит и метит территорию валяющимися потными футболками, занимает звуковое пространство своей нескончаемой музыкой, оккупирует ванную на три часа и внезапно сжирает два кило сосисок. Подросток — каждый по-своему — вообще много чего эдакого делает. Потому что подросток внутри него самого — это смятение.

Подростков штырит. Им сложно. Им в их пубертате точно сложнее, чем нам с ними. Вот я это всю дорогу помнила. Чтобы не сорваться и не сделать что-то безобразное. И вовремя поняв, что в соревновании «кто упрямее» дочь у меня точно выиграет, я заранее капитулировала. Сдалась, да. В этом соревновании. Оставшись надежной и твердой в других, более важных вещах. Например, вот в чем: разговаривай со мной — говори. Заранее, после, а главное, во время нашей ссоры — говори. И вот в чем: ты мой ребенок, и что бы ни было, что бы ты ни вытворяла, я знаю, что ты хороший человек. И даже во время ссор я тебя люблю и я за тебя горой.

Читайте также: 10 принципов воспитания успешного поколения 

Потому что с дочкиным пубертатом пришла моя собственная какая-то нутряная память о своем. И понимание, что, наверное, не переносит подростков тот, кто сам, будучи подростком давным-давно, как-то слишком ужаснулся этим предательски ненадежным взрослым вокруг себя.

И еще я твердо помнила, что пубертат — не навсегда. Это как высокая температура. Подростков штырит, а потом отпускает. И однажды оказалось, что этот «ужос ужасный» миновал. Это даже не сразу замечаешь. Странное, удивительное ощущение. Что не нужно быть в постоянной готовности к какой-то подставе или лаже, а, наоборот, нужно иметь благодарность за неоценимый дар: ведь вот рядом с вами замечательный и очень интересный человек, и это ваш ребенок. С которым можно договариваться, планировать, в чем-то на него рассчитывать и полагаться, и делать что-то спонтанное, и доверять ему в его жизни. И с которым быть в родственных отношениях — большая удача, радость и гордость.

И когда я это обнаружила, мне буквально в тот же месяц предложили вести что-то писательское для подростков. Регулярные и методичные курсы для вот этих самых, от одиннадцати до пятнадцати. И тут же — что-то языковое для девятилеток. Я, пораздумав дня по два, решилась. И увидела, какие они — вот эти конкретные, с которыми я занимаюсь писательством и языком — неимоверно классные. Хотя изредка и тянет немножко от них взбеситься. Я занимаюсь с той и с другой группой раз в неделю. Так вот: на пятый день я уже очень по ним скучаю.