От греха подальше: Почему я выбираю для ребенка светские ценности

Джулия Ширз, писательница, известная своими книгами, основанными на реальных историях о современном религиозном фундаментализме, рассуждает о том, насколько детям необходимо понятие»греха».

Как-то на рождество мы с дочерью поехали на большую ярмарку в южном Сан-Франциско. Организаторы превратили все в викторианский Лондон — вокруг прогуливались джентльмены в высоких шляпах и дамы в кринолинах, желая всем хороших праздников. И вдруг откуда ни возьмись появились люди, горланившие традиционную песню «Джин — это грех!» И моя 9-летняя дочь спросила: «А что такое грех?» Веселье рождественской ярмарки для меня как ветром сдуло: неужели я, не объяснив дочке что такое грех, потерпела поражение как мать, не сумевшая привить ей основы морали?

«Грешное» детство

Грех. Это короткое слово все еще заставляет меня вздрагивать от страха. Страха того, что тебя сочтут негодным, плохим, что тебя ждут вечные муки в аду, что папа снова накажет меня ремнем. Понятие греха было центральным в моем детстве. Я выросла в Индиане, в семье христиан-фундаменталистов, где грех был меркой, по которой вас судили. Действия, слова, даже мысли не могли укрыться от пристального наблюдения и оценивания. Список грехов моих казался бесконечным: слушала светскую музыку, смотрела светское телевидение, сказала «блин» или «ё-мое», позавидовала разноцветной футболке подруги. Бог был мегафоном в моей голове: «Ты плохая! Плохая! Плохая!» Мне ночью снился кошмар, как торнадо врывается в мою комнату — это и был образ мстительного бога.

У меня почти не было контактов с людьми вне жесткого треугольника кальвинистской церкви, религиозной школы и дома. Я боялась не-христиан, а особенно атеистов. Ведь неверующие не имели страха перед неминуемым наказанием за грехи, а значит у них не было необходимости действовать согласно морали, они были способны на любое извращение.

И все вдруг изменилось…

Но потом, будучи подростком, я стала ходить в государственную школу, и в моем черно-белом мире появились другие оттенки. У меня появилась близкая подруга-еврейка, я стала слушать хит-парады Кейси Касема и прятать под матрасом журналы Glamour, будто это была порнография. Я перестала бояться светского мира и стала интересоваться им. Я заплатила за это. В 17 лет меня поймали за «блудом» с моим школьным бойфрендом и отправили в христианскую исправительную школу. Там, во имя божье, детей били. Именно там я поняла, что религия не имеет отношения к доброте, а фанатизм крепко связан с лицемерием.

После того, как я посмотрела 13-серийный фильм «Космос» Карла Сагана в старших классах, я поняла, что теория эволюции, которая была для меня запрещенным знанием в детстве, рационально и логично объясняет мир. Думаю, что тогда-то я окончательно и утратила свою прежнюю веру.

Религия и/или мораль?

Тем не менее, в результате религиозного воспитания, полученного в детстве, мне и дальше было сложно отделить понятие христианства от понятий моральности. Когда мы с мужем задумались о детях, я спросила себя: как я смогу дать им правильное воспитание без церкви? Я подумала о том, не водить ли их в воскресную школу, там им дадут через песенки и раскраски хотя бы начальные понятия о том, что хорошо, а что плохо. Однако мой муж, выросший в католической культуре и ставший атеистом, высказывался решительно против организованной религии.

А я, после лет, прожитых в качестве светского человека, поняла, что моя концепция греха изменилась. Девочкой я концентрировалась на том, что нужно заслужить пропуск в рай. Сейчас же я верю, что моя теперешняя жизнь — единственная, которая у меня есть, эта планета — единственное место для нас. Я не действую из страха оказаться в аду, я руководствуюсь понятиями реального мира о несправедливости и неравенстве.

Хотя я не поддерживаю контакта с моими родителями и живу совершенно другой жизнью, нечто общее у нас есть. Мои родители воспитывали меня так, чтобы я избежала грехов, которых они боялись, я воспитываю своих двух дочерей в соответствии с другим, но все же моральным кодексом.

Для меня наибольший грех — это не быть ответственным гражданином мира, быть закрытым к другим людям.

Тогда мы стали брать с собой девочек на различные марши с самого их детства. Мы маршировали за расовую справедливость и за права женщин. Наша церковь — улица, наша община — наши единомышленники. Мы также учим детей уважению к окружающей среде тем, что мы дома сортируем мусор, реутилизируем и сокращаем ненужные приобретения. И наше воспитание работает. Я горжусь тем, как поступают мои дочери перед лицом несправедливости. Они настаивают, чтобы в бардачке машины были протеиновые батончики, которые можно отдать бездомным, когда мы останавливаемся на светофорах. Они участвуют в флешмобах против массовых убийств в школах, они защищают детей, которых обижают.

Без оттенков

И вот, на той рождественской ярмарке я поняла, что мои дети уже знают, что такое грех, хотя и без религиозного оттенка. Несмотря на то, что девочки не посещают церковь, они умеют сопереживать, любить, быть добрыми, быть бесстрашными. Я посмотрела на личико Давии, младшей дочери, почувствовав прилив радости и любви. Я вырастила дочь без греха. Передо мной был ребенок, который недавно пошутил, что вместо «Я мечтаю о белом Рождестве» правильнее петь «Я мечтаю о diversity-Рождестве». У нее был моральный код, которому она следовала не из страха, не по принуждению, а по собственному стремлению сделать мир лучше. Она проводила улыбкой поющих про джин, уже забыв о своем вопросе. Я увидела мир ее глазами и обняла ее. Объяснения про грех могут подождать.

Источник: nytimes.com

Фото: постер сериала «Грешник»

— Читайте также: Жовта зірка: Як пояснити дітям Голокост та інші темні сторінки історії