Право родителя vs. интерес ребенка: Подход украинских судов к делам о семейном насилии

Совсем недавно Высший семейный суд Великобритании внес изменения в применяемые им вот уже несколько десятков лет принципы. Как пишет The Guardian, судьи постановили, что если установлены факты семейного насилия и есть реальный риск для ребенка и матери (потому что подавляющее большинство лиц, совершающих семейное насилие, — мужчины), то право на прямое общение с ребенком у таких отцов должно быть ограничено.

За последние десять лет в Великобритании было убито 19 детей, отцам-абьюзерам которых после развода было разрешено беспрепятственно с ними видеться. Как решают подобные дела украинские суды и кто защищает права ребенка? Ответы дает президент международного правозащитного центра «Ла Страда Украина» Катерина Левченко.

С одной стороны, родители имеют право на прямое общение с детьми, с другой — это общение должно отвечать интересам ребенка. Какой принцип берется за основу украинскими судами при рассмотрении дел об определении режима участия в воспитании и общения отца с ребенком, если сторона матери заявляет о семейном насилии?

Говоря о принципе, сразу отмечу, что в большинстве случаев (а к нам обращаются за помощью и отцы, и матери, и дети, и другие члены семьи) судьи пользуются просто своим «внутренним убеждением». Общей политики, стратегии в таких делах нет. Говоря о разводах, нужно отметить, что у нас в стране ребенка оставляют с мамой часто «автоматически», не изучив ни материалов дела, ни взаимоотношений между ребенком и родителями, то есть те самые «наивысшие интересы ребенка» не всегда учитывается. Взаимодействие социальных служб и судов тоже оставляет желать лучшего. Часто вопрос о том, чтобы учесть мнение самого ребенка в деле о разводе и, соответственно, в вопросе, с кем останется жить ребенок, судьей даже не рассматривается. А ведь это четко предусмотрено законом. Таким образом отсутствие у нас ювенальной юстиции, тех же семейных судов, как в ряде стран, ведет к тому, что зачастую наши судьи просто не имеют той подготовки, необходимой для правильного рассмотрения семейных дел. Нередко один и тот же судья за один день выносит решения и в споре о наследстве, и о незаконном увольнении, и о режиме участия родителей в воспитании ребенка. Судьям совершенно необходимы обучающие программы, курсы подготовки именно по семейным делам.

Возьмем пример: факты физического и психологического насилия в семье зафиксированы, допустим, это не покушение на убийство, а такая «типичная» ситуация: побои, оскорбления, психологическое и экономическое насилие. Как судья может защитить (и должен ли) ребенка, допуская его общение с таким отцом?

Законодательно есть два варианта: либо родитель, даже после развода, имеет право на прямое участие в воспитании и личное общение с ребенком, либо родитель лишается родительских прав, если для этого есть законные основания. Оговорюсь сразу, что случаи, когда кто-то из родителей манипулирует ребенком — не редкость. Но в случае, когда насилие в семье действительно имело место, наша система не всегда защищает ребенка, даже в вопиющих случаях сексуального насилия над ребенком, когда ребенок боится и не хочет встречаться с таким отцом, суды не находят достаточно оснований для того, чтобы такое общение, да еще и наедине, запретить. Подчеркну, что отсутствие ювенальных судов — это действительно большая проблема. И если вопрос о лишении родительских прав не решился положительно, то остается мало возможностей для ограничения общения родителей-абьюзеров с детьми. Такое впечатление, что этот вопрос вообще выпал из поля зрения наших законодателей.

Представим, что суд разрешил встречи в присутствии матери. Но разве это меняет ситуацию? Тогда и мать тоже в опасности. Часто суд не принимает во внимание заключение органа опеки. А тот, в свою очередь, иногда говорит что-то вроде: «Ну, он отец, он имеет право» или «Он бил вас, женщина, а не ребенка».

Все, что можно сказать об этой ситуации, это то, что законодательно у нас такие моменты урегулированы плохо, у соответствующих органов есть опасные пробелы в знаниях, да и в возможностях гарантировать безопасность ребенку. Например, у нас нет «нейтральных» мест для встречи родителей-абьюзеров с детьми. В ряде случаев никто, кроме второго из родителей, не может быть «третьим лицом», в присутствии которого могут проходить встречи с ребенком. В таких случаях социальные службы говорят, что у них нет полномочий и возможности выполнять функции таких «третьих лиц». В всяком случае, нашим судьям нужно специальное обучение, а заслушивание мнения ребенка должно стать обязательным во всех делах, которые его касаются.

Есть ли законодательные инициативы для разрешения проблемы защиты жертв домашнего насилия? В каком состоянии принятие Стамбульской конвенции и как конкретно, пользуясь ею, можно было бы помочь жертвам семейного насилия?

Да, Стамбульская конвенция о мерах защиты жертв насилия могла бы существенно помочь. Сейчас она продолжает готовиться к ратификации украинским парламентом. Надеюсь, что ратификация состоится в скором будущем, потому что те аргументы, которые выдвигали депутаты против ее ратификации, умозрительны и манипулятивны. Они разбиваются текстом самой конвенции. И слово «гендер» не может разрушить никаких традиционных украинских семейных ценностей. Достаточно сказать, что такая консервативная в плане ценностей, более того — мусульманская стана, как Турция, первой подписала эту конвенцию. И Польша, где консервативное католическое влияние очень сильно, тоже подписала ее, не боясь «разрушить традиционную семью». Дело не в семейных ценностях, а в том тоталитарном и патриархальном влиянии на нашу политику, которое приходит извне, со стороны «русского мира».

— Читайте также: Насилие в семье: Верховная Рада заблокировала ратификацию Стамбульской конвенции