Татьяна Иванская: Если верить таксистам, то в работе ведущей нет ничего сложного — встала и говоришь

Ведущая Апостроф TV Татьяна Иванская о карьере и life&work balance

29.07.2021

Татьяна Иванская — телеведущая телеканала «АпострофTV», ведет две программы, выходящие в прайм-тайм. Программа «Таня&Гозман» — это диалог о том, что происходит в России, ее отношениях с Украиной и миром. Вторая программа «Треугольник Иванской» — это аналитические разборы актуальных тем в формате: ведущая, политик и эксперт. Татьяна Иванская рассказала WoMo о профессии, политиках, работе с Павлом Шереметом и расследовании его убийства, а также о жизненных принципах и  life&work balance.

Вы долгое время работаете в информационной журналистике. Поделитесь, что вас в ней привлекает?

Мне нравится постоянное движение. Я с детства не могла сидеть на месте. Настолько не могла, что учительница иногда во время урока разрешала мне просто постоять. Мой формат требует постоянно быть в курсе событий, анализировать, читать, расспрашивать. Я постоянно чувствую, что не стою на месте, нет застоя. Даже в моменты творческой депрессии или просто плохого настроения.

Какая из двух ваших программ вам лично больше нравится?

Не могу сказать, что есть какая-то любимая. «Таня&Гозман» — это глубокий разговор с глубоким человеком, с современным философом Леонидом Гозманом. А «Треугольник Иванской» — это программа, где больше аналитики и меньше философии. И то, и другое для меня очень ценно.

Суть программы «Треугольник Иванской» — это конструктивный разговор, диалог. А как спасти ситуацию, когда не складывается разговор? Часто такое бывает?

Ну если верить таксистам, то в работе ведущей нет ничего сложного — встала и говоришь (смеется).

Как спасти разговор, раз и навсегда меня научил один волынский писатель, когда я работала на Волынском государственном телевидении. Моя передача называлась «Добрый вечер». Она длилась довольно долго — полтора часа прямого эфира. При этом я не всегда могла пригласить своих гостей. Иногда руководство говорило, что ко мне придет уважаемый человек и надо хорошо подготовиться.

И вот ко мне пришел этот писатель. Полтора часа разговора для меня тянулись, как вечность. Со всем уважением к нему, но отвечал он очень лаконично. На любой вопрос говорил: «Да», «Нет», «Ну я не думаю». И так полтора часа. В какой-то момент я включилась, даже не знаю как, но какими-то интуитивными средствами у меня получилось выстроить разговор, и последние полчаса пролетели очень быстро.

Но есть много политиков, чиновников, которые очень хорошо умеют заговорить и «продвинуть» свои темы. Ваш топ таких политиков-говорунов.

Можно я без фамилий? Например, есть несколько политиков, которых можно пригласить на любую программу, поговорить на любую тему, задать различные вопросы, но так или иначе все сводится к обнищанию, социалке и тарифам.

Но иногда это даже уместно. Неуместно, когда политики, особенно молодые, пытаются использовать эфир для своего собственного пиара. Но не как государственника, не как политика, а просто чтобы пропиарить свою личность или сотрудничество с тем или иным инвестором. Вот это плохо и нечестно.

С какой категорией спикеров вам сложнее работать?

Это люди, которые мне абсолютно идеологически не близки, которые вызывают желание «помыть руки». Это связано с политическими взглядами в первую очередь, поскольку как людей я их лично не знаю. О некоторых мне рассказывают, что они неплохие люди, но то, что они делают для других, не уменьшает того вреда, который они причиняют Украине.

В эфире можно говорить со всеми. Дело в том, какие ты вопросы задаешь, насколько комплиментарные либо некомплиментарные. А в личной жизни я с ними не общаюсь вообще.

Вы работали на канале «112» и ушли с него еще до введения санкций. Канал небезосновательно многие считают пророссийским. Вы ушли из него именно поэтому?

Когда я пришла на «112», это был канал, где присутствовали абсолютно разные мнения. Как тогда говорили, «112» смотрели почти в каждом кабинете на Банковой. Когда власть сменилась (речь идет об избрании президентом Владимира Зеленского — «Апостроф»), после президентских выборов я себя исчерпала на этом канале. Мы разошлись в разные стороны — я выбрала свободу.

В вашей программе с Гозманом вы много говорите о том, что происходит в России. Не много ли внимания к агрессору?

Как по мне, действительно много. Конечно, лучше было бы отделиться и понять, что все в наших руках, и начать делать что-то самим, строить наше государство. Но, несмотря на тот путь, который мы прошли, к сожалению, остается небольшой процент людей, которые ориентируются на Россию. В «Таня и Гозман» мы показываем, как и чем на самом деле живут русские люди. В начале каждой программы я говорю, что мы обсуждаем новости, которые удивляют, смешат, пугают, но так или иначе влияют на жизнь в Украине и мире. Так оно и есть. Мы должны понимать, что там происходит, хотя бы для того, чтобы понять, откуда взялись месседжи в анонимных телеграм-каналах.

А людям, которые хотят независимости и самостоятельности в Украине, покажем, что у нас не так уж все и плохо.

Конфликты между собеседниками случаются во время эфира?

Случаются. Это такие, более дискуссионные конфликты. Для рейтинга нужно, чтобы были «собачьи бои», но мне больше нравится, когда у меня в студии продолжается дискуссия. Пусть и громкая. Мне кажется, основной проблемой людей является то, что они перестали дискутировать. Гораздо легче повесить на собеседника ярлык, обозвать его и уйти. Труднее говорить, доносить свое мнение. А самое трудное — выслушать собеседника. Культура дискуссии у нас практически исчезла. Поэтому мне нравится, когда происходят определенные «мировоззренческие» ссоры.

Есть много шоу на разных каналах, где все построено именно на этих «собачьих боях»…

Есть, и это логично. Редакторы подбирают гостей и темы так, чтобы заинтересовать зрителя. Но мы не можем сказать, что всем зрителям нравится, когда ссорятся, «обливаются водой». Зависит от того, на какого зрителя ты ориентируешься.

У нас есть так же много YouTube-каналов, которые ориентированы на интеллектуального зрителя. И у них идет естественный прирост. Не быстро, но появляется новая аудитория. У аудитории меняются потребности. И если сейчас у меня есть небольшая аудитория, с которой я буду расти и приучать ее и себя к дискуссии, это значит, что я все делаю правильно. А это значит, что на следующих выборах они не будут верить популизму, а, по крайней мере, будут пытаться анализировать.

Какие журналистские проекты вам лично нравятся?

Смотрю Скрыпина, «Антиподы» Иванова, также смотрю «Историю без мифов», Романа Цимбалюка и, конечно же, «Телевидение Торонто».

По Иванову. К нему есть определенные вопросы в патриотических кругах. Как оцениваете его как персону?

Да, в патриотических кругах возникают противоречия. Я понимаю, что у каждого может быть свое видение. Распри бывают везде. Другой вопрос в том, использует их кто-то или нет.

Мы с Сергеем не так давно познакомились лично после его интервью с Рифмастером (певец Андрей Антоненко, которого обвиняют в убийстве журналиста Павла Шеремета, тогда как общественность говорит об откровенной фабрикации дела — «Апостроф»). Мне было важно, потому что я была в эфире с Пашей Шереметом, я была его соведущей. И его убили как раз тогда, когда я была в этом эфире…

Сергей первый взял интервью у Рифмастера и мне было очень интересно это посмотреть. И я была рада, что первым к Рифу поехал Сергей, получилось очень крутое интервью.

Расскажите о том эфире с Павлом Шереметом.

Мы работали с Пашей на радио «Вести», были соведущими. Он иногда забегал за пять минут до эфира, иногда за три минуты. Поэтому в то утро я была на 100 процентов уверена, что он опаздывает. Я начала эфир без него и где-то на 10 или 13 минуте эфира, потому что на 15-й у нас были новости, мне написал коллега и я прочитала… Было такое впечатление, что я оцепенела, мне было больно дышать, как игла прошла сквозь меня. Это было прямо в эфире, затем пошли новости. Я начала смотреть разные сайты, информация о взрыве подтверждалась.

Со мной в эфире был человек, которого приглашал Паша. Кто именно, я даже не помню. Мы говорили что-то о спорте, об олимпийских спортсменах. Я не понимаю, как я довела эфир, как я задавала те вопросы. Мне было больно вздохнуть-выдохнуть, я сдерживала себя, чтобы не разреветься. Но к концу этого часа я мечтала увидеть информацию, что он хотя бы в критическом состоянии, но жив и в больнице. Но к концу эфира я этого так и не увидела…

Вы тяжело переживали этот период?

Очень тяжело. Когда Пашу убили, три дня выпали из моей жизни. Никто из коллег не понимал, что происходит, хотя мало кто и интересовался. Мне тогда просто сказали не выходить на работу и не продолжать эфиры.

Вы верите в причастность к убийству Яны Дугарь, Юлии Кузьменко и Андрея Антоненко?

Нет. Я точно знаю, что это не они. Я сопоставила некоторые известные и не известные другим людям факты, а потому уверена в этом. Это и беседы с Павлом, с другими журналистами, с некоторыми следователями.

В тот день, когда проходила пресс-конференция Авакова о «подозреваемых», на которой сидел Зеленский, у меня как раз был эфир. Было впечатление, что это все сон, сюр… Я понимала, что это неправда. Но для чего это было нужно, я не понимаю до сих пор.

Когда судебное дело развалится, суд вынесет оправдательный приговор, то уже ничего не будет. Я как-то говорила с одним уважаемым человеком с опытом в правоохранительных органах, который мне сказал, что если за два месяца не назовут фамилию, то уже не назовут никогда. Поэтому, к сожалению, дело Шеремета останется темой для политического манипулирования. И юзать ее будут все: как оппозиция, так и власть.

Давайте перейдем к более личному. Расскажите о своей цели в профессии? Когда вы скажете «Все, я достигла, чего хотела»?

Как говорит мой муж, такого не произойдет никогда. Я всегда найду, к чему в себе докопаться. Наверное, я бы получила определенную компенсацию, если бы меня хоть раз узнали на улице и сказали: «Спасибо!» Но это не факт.

Если говорить о моей цели, я бы, возможно, когда-то отошла от политики, чтобы поднимать более социальные проблемы. Возможно, вести какое-то социальное шоу. Но не по типу «убили, съели, закопали», которых сейчас и так достаточно. А серьезную программу, которая могла бы на что-то повлиять. Например, изменить систему в интернатах, детских домах, в больницах, сельских школах. Приглашать не пустых экспертов, а политиков, чиновников, учителей, которые бы реагировали на происходящее. Я понимаю, что пока это нереально, и не знаю, будет ли это когда-то реально вообще.

У вас, кроме «Апострофа», есть еще один медийный проект. Расскажите о нем.

Это проект для души — «ШобШоШоу». Радио-подкаст, где мы с Юрием Петрушевским обсуждаем различные новости и много смеемся, но всегда открываем что-то новое для себя и в себе. Когда мы его начинали, это был фан, но сейчас мы видим, что люди слушают «ШобШоШоу», даже когда нет новых выпусков. Люди пишут, что мы им нравимся, а это классно. К тому же, это подготовка и к эфирам на телевидении, ведь темы перекликаются и с теми, которые я поднимаю в своих программах на «Апостроф».

Как придерживаетесь этого баланса между работой и жизнью?

У меня есть выходные, есть часы, когда я откладываю телефон. Если я еду в путешествие, то отвлекаюсь от работы. Также меня отвлекают дети. Когда идем с ними отдыхать, то, конечно, без телефона.

Я люблю шить, но очень мало времени остается на это. Все новогодние костюмы детям шила я. Себе тоже могу что-то сшить. Но это исключительно хобби, это не могло бы быть моей профессией.

Если бы я не пошла в журналистику, то пошла бы работать с детьми — в садик или школу, или была бы писательницей. Меня это привлекало, у меня это получалось. Это интересно, когда ты начитаешься книг, и потом пишешь что-то свое.

Что сейчас читаете?

Сейчас дочитываю «Дело Стуса» и также читаю «Черный лебедь» Насима Талеба. Книга «Дело Стуса» мне интересна, потому что я живу с адвокатом, у меня много знакомых адвокатов и следователей. Поэтому, с одной стороны, слежу за тем, как продвигается дело, а с другой стороны, мне кажется, что я понимаю процессы, которые происходили в тот момент.

Как выстраиваете отношения с детьми?

Моим детям 11 и 9 лет. У нас с детьми партнерские отношения. Я всегда прислушиваюсь к их желаниям. Например, мы обсуждаем, куда пойдем завтра, как будем проводить время. Если я не успеваю что-то доделать, чтобы исполнить их желания, мы договариваемся, что когда вернемся, они будут мне помогать.

Мой главный совет для них — жить так, как удобно, как комфортно, несмотря на чужое мнение. Я учу их: у вас есть ваша личная свобода, можете поступать, как вам хочется, можете одеваться, как вам нравится, но ваша свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Я горжусь своими детьми, они уже растут свободные, умные, у них множество идей и свой взгляд на мир. Я как мама должна научить их любить жизнь и показать им всю ее многогранность. Пацаны говорят, что у меня это получается.

Кем видите своих детей в будущем? Вы хотели бы, чтобы они объединили свою жизнь с политикой или журналистикой?

Это должен быть абсолютно их выбор. Мы всегда говорим детям, что кем бы вы ни были, стремитесь к лучшему, совершенствуйтесь, независимо от профессии.

Сейчас у них еще нет видения будущего. Как и все дети: одну неделю хотят быть солдатами, вторую неделю еще кем-то. Но старший сын Орест недавно прочитал книгу «Политика для начинающих». Он знает, какой тип правления в странах. Он иногда пытается на равных со мной говорить о политике, поэтому, возможно, он и станет политологом или журналистом.

Вы почти не покупаете сладкого, а печете сами, почему?

Потому что это легко: замесил тесто — и знаешь, что в нем. Для меня это легко и приятно, когда дети заказывают торт с конкретной тематикой себе на День рождения, каждый год что-то новое. Мне нравится процесс приготовления: мы все делаем вместе с детьми, они крадут сырое тесто и едят его. Это все сближает. Мне нравится запах выпечки дома. Это не значит, что я совсем ничего не покупаю. Есть такое печенье, которое я не могу сама так вкусно испечь, поэтому покупаю. Бывает, что дети просят купить что-то — и мы покупаем, конечно.

Успешность в профессии и успешность в хозяйстве — это сочетаемые вещи?

Я пытаюсь найти золотую середину. Иногда мне кажется, что любимое дело и семья — это равноценно. Конечно, я больше переживаю за детей и семью, чем за работу. Но, тем не менее, стараюсь вкладываться поровну.

Новини партнерів